Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
трудно. Я не мог ни за что уцепиться, и мы суетливо ме
тались словами. Узнав, что А. А. и Л. Д. ушли на про
гулку в лес, я окончательно впал в уныние, и А. С. — то
же. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы
попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат распо
лагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь
мною любимых небольших домов, где все веяло и скром
ностью старой дворянской культуры и быта, и вместе
с
стен, вполне «стен», т. е. граней сословных и временных,
есть-таки межи в «золотое бездорожье» нового в р е м е н и , —
не было ничего специфически старого, портретов пред
ков, мебели и т. д., создающих душность и унылость
многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от «раз
н о ч и н ц а » , — интеллектуальность во всем и блестящая
чистота, всюду сопровождающая Александру Андреевну.
Помнится, что после неловкого сидения вместе, во время
которого появились молодые люди небольшого роста
с вылощенными манерами и были представлены нам как
дети Софии Андреевны (один из них правовед), после
появления Софии Андреевны, которая мне очень понра
вилась, мы вышли на террасу в сад, расположенный на
горе с крутыми дорожками, переходящими чуть ли не
в лесные тропинки (лес окружал усадьбу), прошлись
по саду и вышли в поле, где издали увидали возвраща
ющихся с прогулки А. А. и Л. Д. Помню, что образ их
мне рельефно запечатлелся: в солнечном дне, среди цве
тов, Л. Д. в широком, стройном розовом платье-капоте,
особенно ей шедшем, и с большим зонтиком в руках,
молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими
в золото, и с рукой, приподнятой к глазам (старающая-
273
ся, очевидно, нас разглядеть), напомнила мне Флору,
или Розовую А т м о с ф е р у , — что-то было в ее облике
от строчек А. А.: «зацветающий сон» и «золотистые пря
ди на лбу»... и от стихотворения «Вечереющий сумрак,
поверь». А А. А., шедший рядом с ней, высокий, стат
ный, широкоплечий, загорелый, кажется без шапки,
поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой
просторной белой русской рубашке, расшитой руками
А. А. (узор, кажется, белые лебеди, по красной кайме),
напоминал того сказочного царевича, о котором вещали
сказки. «Царевич с Царевной» — вот что срывалось не
вольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов поле
вых так запомнилась мне (А. С. Петровский вечером,
раздеваясь, сказал мне: как они подходят друг к
другу).
И помнится, А. А., увидев нас, сразу узнал и приба
вил
койной, неторопливой, важной и вместе милою лаской
остановился, не удивившись: «Ну, вот и приехали». Это
было обращение к А. С. Петровскому, которому он сразу
же подчеркнул всем своим видом: «очень хорошо, что
и он приехал». А ведь А. А. мог естественно удивиться
и сконфузить А. С. Мы все вместе неторопливо пошли
в дом, разговаривая о причинах замедления сережиного
приезда, о моих московских друзьях, с которыми позна
комился А. А., о милых, так себе, пустяках, смысл кото
рых может меняться, выражая скуку, натянутость, лас
ку, молчание просто. И мне показалось, что все это
«ласковое молчание», гласящее: торопиться н е к у д а , — согре
тое солнцем, и такое легкое, приглашало к комфорту.
Я почувствовал себя в Шахматове как дома. Эту атмо
сферу создавал А. А., который незначащими признаками
и тончайшей хозяйской внимательностью рассеял тотчас
же между нами последние оттенки принужденности
(о, насколько я был неумелым хозяином при первой на
шей встрече в Москве!). В А. А. чувствовалась здесь
опять-таки (как не раз мною чувствовалось при разных
обстоятельствах) не романтичность, а связанность с зем
лею, с пенатами здешних мест. Сразу было видно, что
в этом поле, саду, лесу он рос и что природный пей
заж — лишь продолжение его комнаты, что шахматов-
ские поля и закаты — вот подлинные стены его рабочего
кабинета, а великолепные кусты никогда мною не видан
ного ярко-пунцового шиповника с золотой сердцевиной,
274
на фоне которого теперь вырисовывалась молодая и креп
кая эта п а р а , — вот подлинная стилистическая рама его
благоухающих строчек: в розово-золотой воздух душев
ной атмосферы, мною подслушанный еще в Москве, те
перь вливались пряные запахи шахматовских цветов и
лучи июльского теплого с о л н ы ш к а , — «Запевая, сгорая,
взошла па крыльцо», это написанное им тут, казалось
мне, всегда тут всходит.
Ловлю себя опять на конфузящем меня казусе. Прошу
извинения у читателей этих воспоминаний, наверное ли
тературных поклонников покойного А. А.: им хочется
услышать от меня подлинные слова А. А. о том или ином
подлинном их интересующем ходе его мыслей, о том или
ином предмете, о том или ином литературном явлении,
а я, точно нарочно, избегаю приводить подлинный кон