Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
было свободно от старых привычек: лести и поклонения,
увы, не невыгодных для карьеры многих. Новые литера
турные «боги» порою сбивались с «божественного» лада
на лад «губернаторский» (в «боге» вспыхивал «мэтр»
или губернатор литературной провинции). А. А. задал
свой собственный независимый тон, который был «дипло
матически» усвоен и принят там, где он не усваивался
по отношению к «Розенкранцам и Гильденштернам».
А. А. сам в этих
то Фаустом. И уехал из Москвы, окруженный ореолом
любви и всеобщего уважения.
С теми же, кто был с ним прост, он был непосред
ственно прост.
Я останавливаюсь на некоторых чертах литературной
жизни Москвы потому, что в московской декадентской
среде, независимо от индивидуально высококультурных
людей, социальная среда складывалась по линии интере
сов крупного купечества к новой литературе. Миллионер
неизбежно входил, входил сам, в литературный салон,
252
входил осторожно, с конфузом, а выходил... уверенно и
без всякого конфуза. И создавался подчас неприятный,
случайный привкус во многих подлинных устремлениях
и вкусах. (Этой специфичности в Петербурге я не на
блюдал.)
Вскоре же по своем приезде в Москву А. А. был у
меня на воскресенье, где большинство «аргонавтов» со
брались его встретить. Из лиц, присутствовавших у меня
в тот вечер, были: Л. Л. и С. Л. Кобылинские, М. А. Эр
тель, К. Д. Бальмонт, С. М. Соловьев, В. В. Владимиров
с сестрами, теософ П. Н. Батюшков, А. С. Челищев (му
зыкант), С. А. Соколов, Нина Петровская, покойный
Поярков, всегда случайный И. А. Кистяковский с женой,
тоже случайный И. А. Каблуков, А. С. Петровский,
А. В. Часовникова (урожденная Танеева), К. П. Христо-
форова, Сильверсван, несколько поэтов из «Грифа»
и «Скорпиона», кто — не помню. Кажется, не было Брю
сова, с которым в то время тянулись у нас нелады,
вследствие нашего отхождения в сторону «Грифа»,
а может быть, Брюсов был — не знаю точно 63. Преоб
ладали «аргонавты», которые окружили А. А. манифеста-
ционным пылом и желанием усадить А. А. поскорее на
«Арго», чтобы плыть на поиски «золотого руна». Было,
помнится, хаотично, нестройно, оттого ли, что именно в
это воскресенье появились у нас несколько случайных
людей и случайно не было нескольких неслучайных, или
мне, которому хотелось бы больше ритма и интимности,
было так тесно в этом шуме и гуле, что порой начинало
казаться: «Все кричали у круглых столов, беспокойно
меняя место...» 64
С А. А. я мало был в тот вечер,
занят разговорами и ознакомлением с новыми для него
московскими поклонниками. Помнится, мы зачитали
стихи: Бальмонт, он, я и еще кто-то. Бальмонт, с непо
бедимым видом, вынул свою книжечку (он всегда ходил
с записною книжкой, куда набрасывал новые стихи) и
стал выбрасывать свои строчки, как перчатки. После
читал А. А. Блок; меня поразила манера его чтения и
даже сперва не понравилась: мне показалось, что он чи
тает немузыкально, роняя певучую музыку собственного
а н а п е с т а , — все тем же трезвым и деловым тоном, с ка
ким он произносил свои внешние, слишком грамматично
построенные фразы («я пришел, чтобы купить» — вмес
то: «я пришел купить»). Читал А. А. несколько в нос,
253
медленно, просто, громко, но придушенным голосом,
иногда глотая окончания рифм. Думаю, что характер
некоторых из его рифм, например — «границ — царицу»,
обусловлен тем, что в их произношении А. А. не отчет
ливо слышалась разница между «ц» и «цу», «ый» и «ы»,
и разница в окончании слов «обманом» и «туманные»
сошла бы за рифму в произношении А. А. В чтении А. А.
не чувствовалось повышения и понижения голоса, не
чувствовалось разницы пауз: точно кто-то, медленно,
глухо, весь закованный в латы, начинал тяжело ступать
по полу. Лицо его делалось при чтении соответствующим
голосу: оно окаменевало и становилось строже, худее,
очерченное тенями. Лишь потом я оценил своеобразную
прелесть этого чтения, где ритм стиха, окованный мет
ром голоса, получает особую, сдержанную, аполлиниче-
скую упругость 65. Бальмонт, читая стихи, как бы при
говаривает при этом: «Вот же вам, вот же в а м , — берите,
ругайте или боготворите, — мне все равно, разумеется,
вы боготворите, но я к этому привык». Брюсов чтением
как бы подает каждую строчку на стол, как отлично
сервированное жестом интонации блюдо. Читал в те годы
он клокочущим голосом, хрипло-гортанным, переходя
щим в странное воркование с выговором, не различа
ющим «т» от «к» (например — математити, вместо —
математики). Я в те годы непроизвольно пел свои сти
хи, сбиваясь на цыганский романс, с длительными пау
зами, повышениями и понижениями голоса. А. А. шел
по строчкам поступью командора, как бы приговаривая:
«Да, да, да... все это есть, есть, есть... что написано, то