Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
мать и меня в Наугейм только для удовольствия. Ему
было тогда шестнадцать с половиной лет. Дорогой он
очень интересовался поездами и видами из окна. Нау-
гейм ему чрезвычайно понравился, он пришел в веселое
настроение и потешал нас своими словечками и шалов
ливыми выходками. Помню один из первых вечеров, ко
гда мы сидели на террасе какого-то большого отеля.
Метрдотель торжественно разрезал и подал нам очень
старую и жесткую
Саша сказал: «Das ist die "alteste Petuchens Gemahlin»,
а потом значительным тоном добавил: «Nicht alles was
altes ist gut» *.
Сашины выдумки и дурачества сильно скрашивали
нашу довольно-таки скучную курортную жизнь. В Нау-
гейме было много людей с больными ногами и непра
вильной походкой. Идя втроем на ванны или на музыку,
мы часто встречали одного и того же видного господина
с больной ногой. Пропустив его вперед и идя непосредст
венно вслед за ним, Саша в точности перенимал всю его
повадку: несколько сгорбленную спину, манеру класть
руку за спину и походку с откидыванием правой ноги.
Это было так смешно, что мы с сестрой помирали со
смеху.
Но вся эта безмятежность исчезла с тех пор, как
явилась «она». Тут начались капризы, мрачность — сло-
* Это старшая супруга петуха... Не все, что старо, хорошо
( нем. ) .
51
вом, все атрибуты влюбленности, тем более что Сашина
мать была еще слишком молода и неопытна, чтобы от
нестись к его роману с мудрым спокойствием, и ее тре
вога действовала на Сашу. Капризы и мрачность его
проявлялись, конечно, по-детски. Помню, как он пришел
с вокзала, проводив свою красавицу. В руках у него бы
ла роза, подаренная на прощанье. Он с расстроенным и
даже несколько театральным видом упал в кресло, за
грустил и закрыл глаза рукой. Мы с матерью бросились
его развлекать и довольно скоро достигли цели 10.
В Россию мы возвратились превесело, не подозревая
о той беде, которая стряслась в наше отсутствие, так как
дедушкину болезнь от нас скрыли. В Шахматове ждала
нас печальная картина: вместо веселого бодрого дедушки,
неутомимо сопровождавшего внуков во всех их походах,
мы увидали беспомощного и жалкого старика в больнич
ной обстановке. Самое трудное время уже миновало. Ко
гда мы приехали, дедушка чувствовал себя несколько
лучше, и уход за ним был налажен. Болезнь деда не на¬
рушала, однако, жизни внуков. Они по-прежнему весели¬
лись, и
Вскоре после нашего возвращения из Наугейма сестра
Софья Андреевна уехала вместе с сыновьями за границу.
Мы остались одни. После отъезда братьев Саша впал в
романтическое настроение: он зачитывался «Ромео и
Джульеттой» и стал изучать монологи Ромео. Особенно
часто декламировал он монолог последнего акта в скле¬
пе: «О, недра смерти...» Желание играть охватило его с
необычайной силой. Ему было решительно все равно, пе
ред кем декламировать, лишь бы было хоть подобие пуб¬
лики. Сохранилась следующая широковещательная афи
ша, написанная Сашиной рукой в конце лета:
Сегодня, 8 августа 1897 года,
Артистом Частного Шахматовского театра будет произнесен
монолог
Р о м е о н а д м о г и л о й Д ж у л ь е т т ы
(На открытой сцене)
Сцена изображает часть кладбища в парке, предназ
наченного для семейства Капулетти. Гробов не видно я
они предполагаются со стеклянными крышками, кроме
гроба Джульетты, который открыт. На заднем плане —
ограда кладбища. Сумерки.
52
В то время дедушку возили в кресле; он едва лепетал
и совершенно впал в детство, но, обожая Сашу, интере
совался всем, что его касалось. Поэтому он присутствовал
при чтении монолога вместе со своим служителем. Боль
ной дедушка со слугой, Сашина мать и я — вот и все
зрители. Монолог читался в саду, без костюма, никакой
декорации не было. Зрители разместились в аллее. Саша
встал на бугор над впадиной луга и, приняв отчаянную
позу, выразительно и красиво прочел монолог. Много раз
говорил он его потом уже без всякой афиши. <...>
В следующем зимнем сезоне, а именно 4 декабря
1897 года, был устроен в доме сестры Софьи Андреевны
спектакль, на котором разыгрывалась французская пьеса
Лябиша «La grammaire» («Грамматика») и «Спор грече
ских философов об изящном». В первой пьесе Саша играл
роль тупоумного и одураченного президента академии, ко
торому подсовывают черепки битой посуды, принимаемые
им за обломки подлинных римских ваз, а роль буржуа, до
бивающегося места депутата, которому мешает плохое
правописание, играл Фероль. В пьесе участвовал еще
троюродный Сашин брат Недзвецкий, игравший лакея, и
его сестра Оля, игравшая дочь будущего депутата. Роль ее
жениха исполнял правовед младших классов Пелехин, а