Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов
Шрифт:
Настойчиво повторяя в письмах Марии Павловне, как он не любит изменений, в письме от 11 июля 1805 г. Александр все же вынужден признать, что существует и иная реальность: «У нас ничего нового до сих пор не произошло, а Вы знаете, что это единственное, чего я желаю; я ненавижу изменения, однако политический горизонт неприятно омрачается. Вы видите, что я начинаю говорить как человек государственный» (письмо от 1 июля 1805 г.). Так с лета 1806 г. в их переписке начинает все более преобладать политическая тема, основной подтекст которой – необходимость приезда Марии Павловны в Петербург, продиктованная политическими событиями. После их новой встречи в Петербурге зимой – весной 1808 – 1809 г. и периода личного общения стиль их переписки резко – хотя и на недолгое время – меняется. Со стороны Александра возобладают
166
Очевидно, что переход на русский (реже – немецкий) язык в письмах как Марии, так и Александра практически всегда являлся знаком немедленно возникающей доверительности (порой на грани с фамильярностью), но также и аллюзивности, намеком на какие-то только им обоим ведомые обстоятельства.
Quelle cruelle diff'erence de cet hiver `a celui de l`ann'ee pass'ee. Plus de После развода, plus de conversation sur О сем ou, plus de Миром Господу Помолимся. Tristement la parade finie on s`en retourne chez soi dans sa celule, cette folle gaiet'e qui faisait avec vous une si agr'eable diversion `a l`ennui des paperasses s`est evanouie et une sorte de m'elancolie est venue remplacer en moi ces ballets charmants que je donnais tout seul dans votre chambre. Enfin c`est un changement du tout au tout. Catherinchen mein Kindchen a tout fait о сем qu`il m`est venu un ventre avec un Kindchen dedans. Cela pour cet article chasse de race. Imaginez vous jusqu `a 7 fois par jour. C`est admirable et j`ajouterais malheureusement inimitable pour moi, je suis trop vieux pour ce train l`a! Voil`a assez de folie. (перевод см. с. 143 наст. изд.).
В дальнейшем в переписке Марии Павловны с Александром очевидно прослеживаются свои периоды. Это и период их переписки со скрытым, но даже чаще явным политическим подтекстом 1811 – 1815 гг., когда Марии Павловне то и дело отводилась миссия «семейно» представлять точку зрения России в Европе. Это также и краткий, но необычайно интенсивный период обмена резкими письмами в январе 1812 г., когда наследная герцогиня Саксен-Веймар почувствовала себя покинутой и преданной своим братом и в резких, почти несвойственных ей выражениях бросала ему упреки в том, что он оставил ее без своих «инструкций», на которые она всегда полагалась во все важные моменты своей жизни.
Приблизительно с 1815 – 1816 гг. стиль писем Александра заметно меняется. Наряду с письмами, которые он начинает писать по заготовленным трафаретам, от руки вписывая лишь самое необходимое, появляются и другие, порой даже более пространные, чем те, что он писал ранее. В них уже преобладают нескрываемые мистические настроения, которые сестра не слишком разделяет. Он же теперь опасается влияния на Марию Павловну философской и ученой атмосферы Веймара – той самой атмосферы, которую он когда-то приветствовал, называя город немецкими Афинами. Теперь же он видит в ней именно то, что отвлекает от главного. «А Вы, как живется Вам? – вопрошает он сестру. – Я все время немного опасаюсь за Вас, полагая, что чрезмерное рассеяние и Ученые мужи не то, чтобы излишне Вас увлекут, но скорее украдут у Вас много времени, которое Вы могли бы употребить с большей пользой для Вашего сердца. __ Что касается последних, то их знания часто оказываются уничтоженными таким настоящим мраком, что за очень немногими из них я признаю способность быть действительно полезными.__ Я скорее предпочитаю видеть Вас наедине с самой собой пред ликом Господа
Другим поводом для беспокойства становятся «этеристы, буршеншафты, радикалы», в симпатии к которым Александр также подозревает сестру (письмо от конца мая 1821 г.). Она же, со своей стороны, «впадает» в бытописание, не свойственное ей в молодости, но которое сопровождает извинениями, свидетельствующими одновременно и об отчужденности, и о все еще существующей близости: «Как мухи осмеливаются усаживаться подле Слонов, так и я рассказываю Вам о своих мелочах, которые представляют такой разительный контраст Вашим великим и обширным перемещениям, что если я позволяю себе, вопреки всему, повторение одного и того же, то по крайней мере в основе этого лежит всего лишь одно желание – чтобы Вы имели ясное как день представление обо всех моих делах и поступках…» (письмо от 27 января / 8 февраля 1821 г.).
Французский историк Жюль Мишле открыл в свое время простую, но вместе с тем удивительную закономерность, которую вряд ли замечали до него. Исторический документ, утверждал он, более скрывает, чем раскрывает истину, и потому задача историка заключается не столько в обнаружении документа, сколько в обнаружении того, что в нем сокрыто (принцип, который лег, в частности, в основу его работы «Ведьма» [167] ). Так и мы вправе задаться вопросом: что скрывает эта переписка между братом и сестрой, русским императором и наследной герцогиней одного из немецких герцогств, – переписка одновременно предельно эмоциональная и все же, если внимательнее присмотреться, сдержанная, словно ускользающая от постороннего взора и понимания. Что скрывается за намеками и полунамеками, в ней содержащимися и касающимися как сферы политики, так и частной жизни?
167
См.: Мишле Жюль. Ведьма. Женщина. М., 2007. См. также коллективную монографию: La Sorci`ere de Jules Michelet. L’Envers de l’Histoire. Champion, 2004.
Письма Александра I, Елизаветы Алексеевны, Марии Павловны конечно же требуют комментария, как и ее дневниковые записи. И мы старались по мере возможности их давать, хотя далеко не все аллюзии и стоящий за ними контекст могут быть ныне раскрыты. Но настоящим комментарием могло бы стать максимально полное издание той переписки, которая все еще остается очень мало введенной в научной оборот: и в первую очередь переписки Марии Павловны с матерью (Марией Федоровной) и своей гувернанткой мадемуазель Мазеле (два наиболее интенсивных свода писем), а также с братьями, Константином и Николаем, чьи письма нам удалось привести здесь лишь в самом скромном объеме.
Будем же надеяться, что когда-либо эта утопическая мечта осуществится.
В заключение хочу выразить свою благодарность Главному государственному архиву Тюрингии в Веймаре, всегда создававшему самый благоприятный режим для работы с хранящимися в нем материалами, а также Государственному архиву Российской Федерации (ГАРФ), Государственному архиву древних актов (РГАДА), Архиву внешней политики Российской империи (АВПРИ), Отделу рукописей Российской национальной библиотеки и Отделу рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом), материалы которых были использованы для подготовки комментария.
Отдельную благодарность приношу своим немецким коллегам. Виоле Клейн, с которой мы вместе в начале 2000-х гг. готовили немецкое издание дневников Марии Павловны; его материалы я использовала в своем комментарии. И Франциске Шедеви, автору недавно вышедшей фундаментальной монографии о политических взаимоотношениях Веймарского герцогства с Россией, которая участвовала в подготовке французского корпуса переписки Марии Павловны с Александром I. А также помогала своими советами при их комментировании. Их помощь для меня неоценима.
Сердечная благодарность моим русским коллегам, также помогавшим мне своими советами и участием: Е.А. Дьяковой, П.Р. Заборову, Л.Н. Киселевой, К.А. Кумпан, А.М. Конечному, Л.А. Маркиной, В.А. Мильчиной, Е.В. Офицеровой, И.О. Пащинской.
И еще одна – отдельная благодарность – the last but not the least – Фонду веймарской классики (Stiftung Weimarer Klassik), стипендии которого позволили мне работу в веймарских архивах. А также тем, кто в 1990-е и начале 2000-х гг. стоял во главе Фонда – профессору Регине Отто и профессору Лотару Эрлиху. Без их заинтересованного участия эта книга не увидела бы свет.