Александр II и его время: Кн. 2
Шрифт:
Наконец, наступил третий день народного торжества. Все желали видеть своими глазами, что государь избежал опасности. Александр II вынужден был назначить на 6 апреля парад в Петербурге в своем присутствии.
Ф. М. Достоевский в день покушения направлялся к поэту А. Н. Майкову. И когда Достоевский узнал о событии, он буквально ворвался в квартиру Майкова и, трясясь как в лихорадке, воскликнул:
— В царя стреляли!
— Убили? — закричал Майков каким-то нечеловеческим, диким голосом.
— Нет... спасли... благополучно.., но стреляли... стреляли... стреляли...24
Впечатлительный Майков написал стихотворение «4 апреля 1866 года», в котором возмущенно отметил:
Все,Сам Герцен в «Колоколе» писал 1 мая 1866 г.: «Мы поражены при мысли об ответственности, которую взял на себя этот фанатик... Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами»25.
Вот реакция нормальных людей на покушение. Вся Россия всколыхнулась от этого выстрела.
Фанатик, стрелявший в Александра И, оказался исключенным за участие в беспорядках из числа студентов сперва Казанского, а затем и Московского университетов, дворянином Саратовской губернии Дмитрием Владимировичем Каракозовым. Это татарская фамилия, означающая «черный глаз». Отец его имел небольшое поместье в Сердобском уезде. Выяснение причин, вызвавших преступление, и раскрытие его соучастников возложили на особую следственную комиссию, председателем которой стал генерал от инфантерии граф М. Н. Муравьев.
Муравьев поклялся «скорее лечь костьми, чем оставить неоткрытым это зло — зло не одного человека, а многих, действовавших в совокупности»26.
Было установлено, что, находясь в Москве, преступник страдал, по показаниям некоторых из его товарищей, припадками меланхолии и иппохондрии и более месяца лежал в клинике при Московском университете. Болезненное настроение его доходило до того, что он писал письмо к одному из своих товарищей, прося прислать ему опиум для прекращения мучений вместе с самой жизнью. В 1866 г. Каракозов был дважды в Петербурге: первый раз он приехал в феврале, а второй раз на Пасху.
По словам знакомых и родных, Каракозов постоянно жаловался на то, что жизнь ему в тягость, что она уже ему надоела и что он ненавидит людей. В Петербурге, скрывая свое настоящее имя и звание, он продолжал лечиться у некоторых докторов. Вместе с тем Каракозов развивал идеи самого крайнего социализма.
Обнаружилось, что Каракозов состоял в тайном кружке, во главе которого был его двоюродный брат Ишутин27. Кружок этот образовался в 1863 г. в основном из учащейся молодежи, вольнослушателей Московского университета, студентов Петровской земледельческой академии и представителей других учебных заведений. В нем состояло менее 20 человек. Своей целью кружок ставил государственный переворот, для осуществления которого выработал целую программу. Московский кружок намеревался войти в близкие отношения с другими, подобными же кружками в Петербурге и в других городах и постепенно распространить свою агитационную деятельность на всю страну.
Верховным уголовным судом члены Ишутинского кружка были приговорены к каторжным работам на разные сроки. Каракозов во время следствия патетически заявил: «Если бы у меня было сто жизней, а не одна, и если бы народ потребовал, чтобы я все эти сто жизней принес в жертву народному благу, — клянусь всем, что только есть святого, что я ни минуты не поколебался бы принести такую жертву».
Когда же его 31 августа приговорили к смерти, Каракозов обращается к Александру II с прошением о помиловании: «Преступление мое так ужасно, что я, государь, не смею и думать о малейшем хотя бы смягчении заслуженного мною наказания. Но клянусь, государь, в свои последние минуты, что если бы не это ужасное болезненное состояние, в котором я находился
Много лет спустя об овидиевых превращениях Каракозова большевик И. Василевский писал: «Это жуткое прошение на высочайшее имя, катастрофическая сдача всех душевных позиций — практических результатов так и не принесла. Каракозова повесили. Но моральные последствия этого ужасны. Вместо гордой смерти революционера, умирающего не только со спокойной улыбкой на устах, но и со счастливым чувством глубокого уважения к своему делу и к самому себе, Каракозов умер унылой, панической, бесславной, обывательской смертью». Ужасно и то, что мы сделали из него героя и даже прикрепили памятную доску в честь его постыдного выстрела на ограде Летнего сада.
Современник Александра II, профессор А. В. Никитенко в апреле 1866 г. пророчески записал: «Чем больше я вдумываюсь в это происшествие, тем мрачнее оно становится в моих глазах. Не есть ли оно роковое начало тех смятений, какие должна вытерпеть Россия, пока она не упрочит и не определит своего нравственного и политического существования? Но неужели ей необходимо пройти этот путь? Неужели необходимо, чтобы двигатели ее будущности возникли из гнездилища всякого рода безобразных умствований, утопий, из воспаления незрелых голов?»28
Всякое уважающее себя правительство должно было бы среагировать на безголовую выходку горе-революционера. И такая реакция последовала на каракозовское покушение.
Произошел радикальный поворот во внутренней политике. Корректировке подвергся ряд преобразований, которыми ознаменовались первые 10 лет царствования.
Последовали и персональные изменения в составе правительства. Вместо министра народного просвещения А. В. Головнина, с которым были связаны либеральные преобразования в университетах, гимназиях и цензуре 1863—1865 гг., был назначен убежденный крепостник и махровый реакционер Д. А. Толстой, оставленный одновременно и обер-прокурором синода. Получил отставку гуманный петербургский генерал-губернатор А. А. Суворов29. Вместо него назначили, но уже не генерал-губернатором, а обер-полицмейстером столицы генерала Ф. Ф. Трепова30. Уволенного от должности шефа жандармов и главноуправляющего III Отделения ограниченного князя В. А. Долгорукова заменил властолюбивый генерал-губернатор остзейских провинций граф П. А. Шувалов. Став вскоре ближайшим советником Александра II, он сосредоточил в своих руках вплоть до отставки в 1874 г. почти диктаторскую власть. «Над Россией распростертой встал внезапною грозой Петр по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй» — так характеризовала Шувалова известная эпиграмма того времени, написанная Ф. И. Тютчевым.
По высочайшему повелению были навсегда закрыты органы левой печати — журналы «Современник» и «Русское слово», признанные распространителями вредных идей. 13 мая последовал рескрипт, в котором был выражен новый реакционный правительственный курс. Все ведомства, сословия и частные лица призывались к охранительной деятельности и к борьбе с тлетворными идеями, направленными против религии, собственности и государственного порядка.
Нравственный надлом произошел в самом императоре. Покушение до глубины души потрясло его. Некоторым утешением для него могли служить нескончаемые овации, адреса и другие демонстрации преданности всех слоев населения. Однако душевный покой исчез, «цвет сердца его увял»31. Чувства безграничной уверенности и безопасного нахождения его среди своего народа были поколеблены. Александр II глубоко разуверился в том, что деяния его, проведенные реформы исполнены смысла. Тяготили и семейные переживания. Годом раньше, 12 апреля в Ницце в возрасте 22 лет от туберкулезного менингита скончался старший сын и наследник престола великий князь Николай Александрович32, по мнению знавших его, очаровательный юноша, способный, любознательный, добродушный, воспитанием которого руководил граф С. Г. Строганов33.