Александр Македонский. Пески Амона
Шрифт:
Прямо перед домом, по преданию принадлежавшим Сафо, сидели бродячие писцы. По заказу они переписывали стихотворения поэтессы на деревянные таблички или более дорогие папирусные свитки.
— Можешь написать стих по-персидски? — спросил Мемнон одного писца восточной внешности.
— Да, конечно, властительный господин.
— Тогда напиши мне тот, что начинается такими словами:
Богу равным кажется мне по счастьюЧеловек, который так близко-близкоПред тобой сидит, твой звучащий нежноСлушает голос и прелестный смех. [12]12
Перевод В. Вересаева.
— Я знаю этот стих, господин, — сказал писец, обмакивая тростинку в чернильницу. — Это песня ревности.
Мемнон с бесстрастным видом кивнул. Он знал, что Барсина побывала в руках Александра, и от этого ему порой становилось страшно.
ГЛАВА 34
Покинув Галикарнас, Александр повел свое войско вдоль побережья на восток, хотя все пытались отговорить его от этого. В Ликии имелись места, зимой совершенно неприступные. Там был лишь один проход между отвесными утесами и морем, усеянным подводными рифами, открытым для бурных западных ветров.
Волны, разбиваясь о рифы, взрывались пеной и яростно били в скалы, чтобы потом отступить назад и, собравшись с силами, снова обрушиться на пустынный, истерзанный бурями мыс.
На Гефестиона зрелище произвело сильное впечатление.
— Это страшно, — доложил он Александру. — Представь себе гору выше горы Афон и шире, чем Пангей, гладкую и черную, как вороненое железо, круто обрывающуюся в море. На вершине ее, вечно затянутой тучами, постоянно гремит гром. Небо пронзают молнии, и вершина порой бросает в море ослепительные искры. Дорога же представляет собой древний проход, пробитый ликийцами в сплошной скале, там всегда скользко от бьющихся волн и вырастающих за зиму водорослей. Если упадешь в море — пропал: морские валы искромсают тебя об острые камни.
— Но ты прошел там?
— Да.
— И как же?
— Помогли агриане. Они вбили в трещины колья и связали их веревками, за которые можно держаться, когда нахлынет волна.
— По-моему, неплохая идея, — сказал царь. — Мы можем сделать то же самое.
— Но нас было пять десятков, — возразил Гефестион, — а ты хочешь провести двадцать пять тысяч человек и пять тысяч коней. Что ты сделаешь с лошадьми?
Александр помолчал, прикидывая, а потом сказал:
— У нас нет выбора. Нужно пройти этот путь и завладеть всеми ликийскими портами, тогда флот Великого Царя будет отрезан от нашего моря. Если придется, я пойду с одной пехотой, но пройду.
— Как хочешь. Мы не боимся ничего, но все-таки хотелось бы, чтобы ты понял, на какой риск решаешься.
Они выступили через день и подошли ко Ксанфу, внушительному городу на отвесной скале над рекой, носящей то же имя. Вокруг виднелись десятки высеченных в скале гробниц с монументальными фасадами, напоминающими дворцы и храмы с колоннами. Говорили, что в одной из этих усыпальниц покоится тело ликийского героя Сарпедона, павшего от руки Патрокла во время Троянской войны.
Александр велел показать ему усыпальницу и некоторое время задумчиво стоял у этой почитаемой могилы, изглоданной временем и непогодой; на ней еще можно было различить знаки древнейших надписей, но они были совершенно неразборчивы. Каллисфен услышал, как Александр шепчет стихи Гомера — призывы ликийского героя к своим воинам перед последней битвой, в которой пал мертвым:
Друг благородный! когда бы теперь, отказавшись от брани,Были с тобой навсегда нестареющи мы и бессмертны,Я бы и сам не летел впереди перед воинством биться,Я и тебя бы не влек на опасности славного боя;Но и теперь, как всегда, несчетные случаи смертиНас окружают, и смертному их ни минуть, ни избегнуть.Вместе вперед! иль на славу кому, иль за славою сами! [13]Потом, обернувшись к Каллисфену, царь сказал с глубокой печалью:
13
«Илиада», гл. XII, перевод с древнегреческого Н. Гнедича.
— Думаешь, он повторил бы эти слова, если бы дано ему было снова говорить?
— Кто знает? Никто еще не возвращался из царства Аида. Александр прижался к гробнице руками и лбом, словно прислушивался к какому-то еле слышному голосу, доносящемуся сквозь столетья. А потом повернулся и зашагал на свое место — во главу колонны.
Они спускались по реке, пока не достигли устья, откуда открывался вид на порт Патары, самый значительный в Ликии. В городе были красивые постройки в греческом стиле, и жители одевались по-гречески, но говорили они на древнем эллинском диалекте, так что без помощи толмача их было не понять. Царь расположил войско на постой и объявил отдых на несколько дней, надеясь за это время получить известия от Пармениона, который сейчас должен был находиться на плоскогорье в глубине материка. Однако о нем ничего не было слышно. Зато прибыл корабль из Македонии, последний до наступления зимы.
Капитан избрал трудный, мало исхоженный маршрут, чтобы не столкнуться с флотом Мемнона. Он привез доклад Антипатра о ситуации на родине и о резких конфликтах с царицей-матерью Олимпиадой.
Александра это встревожило и раздосадовало, но он оживился, увидев свиток с печатью царя молоссов и почерком своей сестры Клеопатры. Царь вскрыл его не без некоторого опасения и стал читать:
Клеопатра, царица молоссов, Александру, царю Македонии: здравствуй!
Мой обожаемый брат, прошло уже больше года с тех пор, как я обнимала тебя последний раз, и не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе и не скучала по тебе.
Эхо о твоем походе достигло и моего дворца в Бутроте и наполнило меня гордостью, но эта гордость не может возместить мне твоего отсутствия.
Мой муж и твой зять Александр, царь молоссов, собирается в поход в Италию. Он собрал большое, почти двадцатитысячное войско из доблестных воинов, хорошо обученных по македонской методике, как учил наш отец Филипп.
Александр мечтает завоевать великую державу на западе и избавить всех греков от угрозы со стороны варваров, живущих в тех землях, — карфагенян, бруттиев и луканов. Но я останусь в одиночестве.
Наша матушка ведет себя все более странно, она раздражительна и капризна, и я сама всеми силами избегаю встреч с ней. Насколько знаю от других, она день и ночь думает о тебе и приносит жертвы богам, чтобы богиня Тихэ была к тебе благосклонна. Мне остается лишь проклинать войну, которая удаляет от меня тех, кого я люблю больше всех на свете.
Береги себя.
Стало быть, западный поход тоже должен был вот-вот начаться. Другой Александр, почти его зеркальное отражение, связанный с ним крепкими дружественными и кровными узами, собирался в поход в направлении Геркулесовых столбов, чтобы завоевать все земли, простирающиеся до реки Океана. И когда-нибудь они встретятся — возможно, в Греции, или в Египте, или в Италии… И в тот день мир увидит зарождение новой эры.
Александр воспользовался днями отдыха, чтобы Евмен прочитал ему «Дневник»: царский секретарь заносил туда записи обо всех текущих происшествиях, сведения о пройденном расстоянии, о нанесенных и принятых визитах, о высказываниях на заседаниях высшего командования, а также о состоянии финансов.
— Неплохо, — признал царь, прослушав несколько отрывков. — Описания обладают определенным литературным изяществом; но надо бы переработать эти отчеты в правдивую историю о нашем походе.
— Нельзя сказать, что я этим не занимаюсь, — ответил Евмен, — но пока что ограничиваюсь регистрацией фактов, соразмеряясь с имеющимся у меня временем. Для истории есть Каллисфен.
— Верно.
— Да и не он один. Ты знаешь, даже Птолемей пишет отчеты об этой экспедиции. Он не давал тебе читать?