Александр Македонский. Пески Амона

Манфреди Валерио Массимо

— Тебе не приходило в голову жениться? — вдруг спросил Птолемей.

— Нет. А тебе?

— Тоже нет. Но мне бы подошла Клеопатра.

— И мне.

— И Пердикке, если уж на то пошло.

— Еще бы. И Пердикке тоже.

В голове колонны раздался громкий крик. Это прискакали с рекогносцировки разведчики, последняя группа перед наступлением темноты:

— Келены! Келены!

— Где? — спросил Гефестион, выехав вперед.

— В пяти стадиях, — ответил один из разведчиков, указывая на отдаленный холм, где мерцали мириады огней. Это было чудесное зрелище: как будто в гигантском муравейнике переливались тысячи светлячков.

Александр словно очнулся и поднял руку, останавливая колонну.

— Становимся лагерем здесь, — велел он. — К городу подойдем завтра. Это столица Фригии и резиденция персидского сатрапа провинции. Если Парменион еще не взял этот город, возьмем мы. В крепости должно быть немало денег.

— Кажется, его настроение переменилось, — заметил Птолемей.

— Да, — согласился Селевк. — Ему, наверное, вспомнились слова Аристотеля: «Проблема либо имеет решение, и тогда нет смысла беспокоиться, либо она не имеет решения, и тогда тоже нет смысла беспокоиться». Хорошо бы он пригласил нас на ужин.

ГЛАВА 38

Аристотель прибыл в Метон на одном из последних кораблей, еще остававшихся в Пирее; на море уже вовсю властвовала зима. Капитан решил воспользоваться довольно крепким и постоянным ветром с юга, чтобы доставить партию оливкового масла, вина и пчелиного воска, которым иначе пришлось бы пролежать на складе до наступления весны, когда цены упадут.

Высадившись, Аристотель сел в запряженную парой мулов повозку и отправился в Миезу. У него были ключи от всего комплекса зданий и разрешение пользоваться ими в любое время. Философ знал, что встретит здесь интересного собеседника, который сообщит ему известия об Александре, — Лисиппа.

И он, в самом деле, увидел ваятеля за работой в литейной мастерской, где тот изготавливал из белой глины макет грандиозной скульптурной группы, изображавшей турму Александра при Гранике. Затем эта группа будет отлита в окончательных пропорциях для монумента. Уже почти настал вечер, и как в мастерской, так и в трапезной и в комнатах для гостей горели лампы.

— С приездом, Аристотель! — приветствовал его Лисипп. — К сожалению, не могу подать тебе руку: она грязная. Если минутку подождешь, я буду весь к твоим услугам.

Аристотель подошел к макету — скульптурной группе из двадцати шести фигур на платформе. Это было поразительно: он увидел плеск волн и ощутил яростный ритм галопа несущихся в атаку конников. И на все это взирал Александр — в панцире, с развевающимися волосами, восседая на взъяренном Букефале.

Лисипп вымыл руки в тазике с водой.

— Как тебе кажется?

— Великолепно. Что поражает в твоих творениях, так это биение энергии в каждой фигуре, словно тела охвачены какой-то всепоглощающей страстью.

— Посетители увидят их внезапно, взойдя на небольшое возвышение, — стал вдохновенно объяснять Лисипп, подняв свои огромные руки, чтобы получше изобразить сцену. — У них создастся впечатление, что конники скачут на них, что их сейчас опрокинут. Александр просил меня изобразить павших бессмертными, и я приложил все силы, чтобы удовлетворить это его пожелание и хотя бы частично возместить родителям юношей понесенную утрату.

— И в то же время его самого ты делаешь живой легендой, — проговорил Аристотель.

— Он все равно стал бы ею, тебе не кажется? — Лисипп снял свой кожаный фартук и повесил на гвоздь. — Ужин почти готов. Поешь с нами?

— Охотно, — ответил Аристотель. — Кто еще здесь с тобой?

— Харет, мой помощник, — сказал скульптор, указывая на сухощавого юношу с редковатыми волосами, который со стамеской возился в углу над деревянной моделью. Почтительно склонив голову, он поздоровался с философом. — И, кроме того, здесь посол от города Тарента, Эвемер Каллиполийский, интересный человек. К тому же, возможно, он сообщит нам что-нибудь об Александре Эпирском.

Они вышли из мастерской и направились через внутренний портик в трапезную. Здесь Аристотель с грустью вспомнил о своем последнем ужине с Филиппом.

— Ты надолго? — спросил Лисипп.

— Нет. В своем последнем письме я дал Каллисфену инструкции, чтобы он ответил мне сюда, в Миезу, и мне не терпится прочитать, что он напишет. Потом я отправлюсь в Эги.

— В старый дворец?

— Я принесу дары на царскую могилу. Мне нужно встретиться там кое с кем.

Лисипп на мгновение заколебался.

— Ходят слухи, что ты расследуешь убийство Филиппа, но, возможно, это всего лишь слухи…

— Нет, не слухи, — с невозмутимым видом подтвердил Аристотель.

— Александр знает об этом?

— По-видимому, да, хотя сначала он доверил это задание моему племяннику Каллисфену.

— А царица-мать?

— Я ничего не предпринимал, чтобы сообщить ей, но у Олимпиады повсюду уши. Вполне вероятно, она тоже знает.

— Ты не боишься?

— Полагаю, регент Антипатр позаботится о том, чтобы со мной ничего не случилось. Видишь этого возницу? — Аристотель указал на человека, привезшего его в Миезу, а теперь устраивавшего мулов в стойло. — У него в переметной суме македонский меч. А, кроме того, имеется дворцовая охрана.

Лисипп взглянул на возницу — гора мускулов с кошачьими движениями; видно за версту, что это боец из царской охраны.

— Боги! Да он бы мог позировать для статуи Геракла!

Они уселись за стол.

— Никаких лож, — прокомментировал художник. — Как в старые времена: едим сидя.

— Так лучше, — заметил философ. — Я уже отвык есть лежа. Ну, что ты сообщишь мне об Александре?

— Я думал, Каллисфен держит тебя в курсе.

— Разумеется. Но мне не терпится узнать твои личные впечатления. Каким ты его нашел?