Александр Невский. Сборник
Шрифт:
В Коломне с Димитрием Иоанновичем соединилась полки полоцкие и брянские, предводимые сыновьями умершего Ольгерда, перешедшими на службу Москве.
Под Коломной великий князь сделал смотр воинству.
В стройном порядке отправились необозримая русская рать.
Тихо шелестели десятки знамён, осеняя стальные шеломы и шишаки.
Гордо реяло чёрное великокняжеское знамя с золотым изображением Спасителя.
В рядах оказалось более ста пятидесяти тысяч воинов.
Князь с умилением смотрел на этих ратников, поднявшихся
Он медленно проезжал вдоль рядов, когда вдали показались два запылённых всадника.
Они подскакали к великому князю. Один из них поспешно спрыгнул с коня и приблизился к Димитрию Иоанновичу.
— Великий княже! — сказал он с низким поклоном. — Я боярский сын Андрей Кореев... Был в Рязани и убег оттуда... Привёз скорбную весть — князь рязанский Олег изменил тебе... Он заодно с Мамаем и Ягайлом…
Лицо великого князя омрачилось.
— Хоть и грустна весть, но спасибо тебе... Был некогда на Руси Святополк Окаянный, таким же хочет, видно, быть и князь Олег.
Он тронул коня.
— Великий княже! — воскликнул Кореев. — Окажи милость, дозволь мне с холопом в войско стать.
— Становись, друже, — с ласковой улыбкой ответил князь.
Андрей Алексеевич и Андрон тотчас очутились в рядах воинов.
XVIII. МАМАЕВО ПОБОИЩЕ
Русское войско подошло к Дону, за которым стояли татары.
Возник вопрос: переходить реку или нет.
Голоса в великокняжеском совете разделились. Между тем надобно было спешить, чтобы не дать Мамаю соединиться с Ягайлом.
В разгар спора прибыл в стан Димитриев запылённый, усталый инок и вручил великому князю письмо.
Оно было от преподобного Сергия. В нём святой игумен убеждал Димитрия Иоанновича не медлить и идти вперёд.
— Час суда Божьего наступает, — сказал великий князь и отдал приказание перейти реку.
7 сентября 1380 года воды Дона кишели людьми.
Вброд, вспенивая воду, переправлялась конница. По наскоро устроенным мостам тяжело шагала пехота. На том берегу, у речки Непрядвы, стали готовиться к битве.
Наступила ночь на 8 сентября, сырая и холодная. Андрей Алексеевич, кутаясь в широкий кожух, грелся у костра и думал:
«Увижу ли я завтра после боя те звёзды, что теперь мерцают? Или примет меня мать сыра-земля? Сбудется по воле Божьей, а не по моей. А драться буду лихо».
На противоположной стороне костра сидел Андрон, тихо мурлыча песню.
— Бердыш я наточил, а сабля востра ли? — проговорил Кореев и, вынув саблю, попробовал лезвие.
— Туповато. Как думаешь, надо поточить, Андрон?
— Малость надо. Это я тебе живой рукой.
И, раздобыв мягкий камень, холоп принялся за работу.
— Может, завтра кого-нибудь из нас и не будет, — промолвил Андрей Алексеевич.
— А не стоит об этом думать. Помирать когда-нибудь надоть. Завтра али через десять годов... А за веру да за родную землю как не постоять! И, ей-ей, я не думаю, убьют меня али нет. Что Бог даст — и шабаш.
И речь, и выражение лица Андрона были совершенно спокойными.
Кореев помахал саблей и вложил её в ножны.
— А что, боярин, не пора ли спать? — спросил Андрон.
— А и то доброе дело. Давай соснём.
И оба, повернувшись ногами к костру, поплотней завернулись, поудобнее устроили головы на сёдлах, заменявших подушки, и чуть не одновременно заснули.
Подобно им поступили и все другие воины Димитриевой рати, разбросанной на пространстве нескольких вёрст. У всех была одна мысль:
«За родную землю постоять — постою. А жив ли, мёртв ли буду — на то Божья воля».
Чуть блеснул свет — загудели рожки.
Проснулись, оправились московские ратники и начали стягиваться к знамёнам.
Наступил грозный день 8 сентября 1380 года.
Остатки войска перешли Дон и присоединились.
Близился час битвы.
Димитрий Иоаннович построил войско в боевой порядок и определил, какой части войска быть в засаде, под начальством внука Калиты князя Владимира Андреевича, Димитрия Михайловича Волынского и некоторых других.
В этот отряд попали и Кореев с Андроном.
Кореев был в прекрасной кольчуге и стальном островерхом шеломе; на левой руке он держал щит, в луке седла высилось копьё, у пояса покачивалась сабля, а в правой руке он держал тяжёлый бердыш, похожий на тот, его любимый, которым он убил медведя, но, к сожалению, оставленный в Рязани.
Вооружение холопа Андрона было гораздо проще, но основательнее.
Его господин ссудил кольчугой, правда грубой и тяжёлой; но зато её едва ли мог бы перерубить топор. Щита и шлема он совсем не имел, а вооружён был огромным топором на длинном древке и ужаснейшей дубиной, способной расплющить, казалось, любого панцирника.
Оба они были на копях и находились в первых рядах засадного отряда.
Войско тронулось навстречу врагу.
Дорогой Кореев не раз сетовал, что довелось ему попасть в засадный отряд.
«Другие будут драться, а я только смотреть буду», — думал он.
Но как бы то ни было, приходилось покоряться.
В шестом часу дня достигли Куликова поля — обширной равнины, кое-где с небольшими холмами — и увидели неприятеля.
Казалось, на них ползло не войско, а туча, тьма тем.
Оба войска остановились на расстоянии нескольких десятков сажен одно от другого.
Русский засадный отряд ушёл за лесок, откуда наблюдал за ходом сражения, оставаясь скрытым от татар.
Наступил страшный момент ожидания.