Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Из Москвы.
— Из Москвы-ы?! Чудно.
— А что?
— Нет, так. Наш князь Москву не больно любит... Епифан-от Степаныч теперя дома: видал я, как он из церкви вернулся.
Прохожий пошёл своим путём-дорогой, а наши путники двинулись к палатам Епифана Степановича.
Ближний боярин князя Олега Рязанского, Епифан Степанович Кореев, смачно обедал — любил старик побаловать себя сладким куском! — когда слуга доложил:
— Спрашивают тут твою милость.
— Кто такие? — с неудовольствием спросил
— Не ведаю... Один будто из господ, только поистрепавшись, а двое хлопов. Хотели тебя немедля видеть, да я не смел пустить.
— И ладно. Не вставать же для всякого из-за обеда. Скажи, коли надобность ко мне, пусть подождёт.
С этими словами он отпустил слугу.
И ещё добрый час жена Епифана Степановича выбирала ему на «тарель» — большая редкость в то время даже у богачей — лучшие куски. Наконец он приказал подать себе квасу и лениво добавил:
— Позови этого... ну, приезжего...
И тут же сказал жене:
— Ты уйди, мать.
Она вышла.
Старый Кореев был мужчина лет под шестьдесят, тучный, крепкий, краснощёкий, с чуть заметною проседью в тёмно-русых волосах. У него были маленькие, заплывшие жиром глаза, часто вспыхивавшие хитрым огоньком, широкое, несколько скуластое лицо, обрамленное тёмною бородой, и целая шапка волос, набегавших на виски и редких на темени.
В ожидании пришельца он имел вид спесивый и недовольный.
Андрей Алексеевич, дожидаясь, когда его примет дядя, рисовал в своём воображений сцену свидания и расспрашивал Большерука про Епифана Степановича.
Тот отвечал очень коротко:
— Нравен малость... А ничего... Известно, боярин...
Юный Кореев нарочно не сказал докладывавшему холопу, кто он, желая поразить Епифана Степановича радостною неожиданностью.
Он готов был кинуться к дяде в объятия, расцеловать его.
Ведь родной брат отца!
Сердце юноши жаждало тёплой привязанности.
Когда холоп наконец позвал его в покои, следом за Андреем Алексеевичем увязался Матвеич на том основании, что дяденька может не признать племянника.
Молодой человек вошёл в светлицу с улыбкой, но она разом скрылась при виде недовольного и холодного лица дяди.
Он остановился посреди комнаты. Большерук выглядывал из двери.
— Что надоть? — промолвил хрипло Епифан Степанович.
Андрей Алексеевич почувствовал, что робеет.
— Я, видишь ли, к тебе... По тому самому, что я тебе племянник... — пробормотал он.
Старый Кореев широко открыл глаза и подался вперёд.
— Как ты сказал? — воскликнул он.
— Племянник твой...
Епифан Степанович заметно изумился, потом окинул внимательным взглядом убогую одежду юноши и, приняв равнодушный вид, проговорил:
— А у меня и племянника-то никакого нет.
— Как нет! — раздался голос Матвеича, и верный слуга влез в комнату. — Вот те раз, нет! Меня, чай, признаешь? Матвеич я, ключник братца твоей милости Алексея Степаныча... А это его сынок Андрей Лексеич. Как же не племянник?
Старый Кореев поглаживал бороду и соображал: «Может, и в самом деле братнин сын. Старик будто знаком... А только парень, по всему видать, голяк. Кормиться ко мне, чай, приехал... Знаю я роденьку».
— Брат Лексей у меня точно был... Да помер... А ты, парень, уж как-то больно чудно, словно с неба свалился... Народ же ноне разный бывает... Опять же и вид у тебя... — сказал дядюшка, барабаня пальцами по столу и презрительно косясь на племянника.
Юноша стоял обескураженный. Но Матвеич разом смекнул, в чём дело.
— Вид, оно верно... Да где ж в дороге купишь? А денег есть... На-кось, — промолвил он, вынув кошель, и, раскрыв, показал его старому Корееву.
Потом добавил обиженным тоном:
— Не объедать тебя племяш приехал.
Тут впервые Андрей Алексеевич познал магическую силу золота.
Лицо Епифана Степановича разом прояснилось, глаза забегали.
— Да разве я потому, что объедать? — заговорил он, словно оправдываясь. — Нешто я для родного когда пожалею? Ни в жисть. А токмо нельзя же и так. Пришёл человек незнаемый и говорит: я твой племяш. Стало быть, и верить? Я человек старый, видал виды. Опаска завсегда нужна... Теперь я вот смекаю, что и в лице у него с покойным Алёшей есть сходственность... Вот уж который год, как в землю убрался. Идёт время...
Он принял грустный вид.
Затем внезапно добавил:
— Ты скидай кожухчик свой, племянничек... Да поцелуемся...
Он встал и распростёр объятия.
Немного спустя Андрей Алексеевич сидел уже за столом, уставленным яствами, и рассказывал дяде о своих злоключениях.
Дядя вздыхал, качал головой и, подливая племяннику наливки, говорил:
— Мы тебя здесь устроим.
Потом выплыла к столу и тётушка Анна Петровна — жена хозяина дома.
Беседа пошла родственная, задушевная.
Матвеич и Андрон в то же время угощались на кухне.
— Я тебя к князю введу, мне это ничего не стоит, — сказал в разговоре дядя, — а только тебе надо приодеться. Да вот как раз (он хлопнул себя по лбу), хорошо на память пришло, у меня есть чуга [14] новёшенька... Малость только тебе перешить. Хочешь, продам? Возьму, что мне стоила. Не наживать же с тебя.
Андрей Алексеевич охотно согласился.
На этой чуге дядюшка нажил с племянника ровно в полтора раза больше её стоимости.
14
Ч у г а - узкий кафтан без воротника и с короткими рукавами.