Александр Невский
Шрифт:
«Куда ж целить ему?» — с горечью подумал Александр, подымая копье на уровень груди рыцаря и крепко прижимая его локтем к бедру. Левая рука привычно прикрыла грудь щитом.
Но рыцарь первый достал копьем до цели, и ударил он не по седоку, а вонзил копье в шею коню.
Неожиданно для княжича Воронко с ржанием взвился на дыбы и грянул наземь.
Рыцарский клин вонзился в русский заслон, опрокинул первым командира его. Воронко, обливаясь кровью, бился на земле, сильно придавив
Если бы не бьющийся перед смертью Воронко, которого обходили рыцарские кони, то Александр был бы затоптан в первый же миг.
— Ярослави-ич! Коня-я! Бери коня! — сквозь топот и ржанье услышал княжич тонкий крик.
Каким-то чудом сумел удержаться около него Сава. Увидев, как рухнул княжич вместе с конем, Сава кубарем скатился с седла, бросив копье и даже щит свой. Главным для него было удержать дыбящегося от страха коня и посадить на него княжича.
— Бери-и коня-я! — кричал Сава княжичу.
Увидев безуспешные попытки Александра вытащить ногу из-под Воронка, Сава протянул ему свободную руку. Когда княжич ухватился за нее, он понял, насколько силен летун. Стиснув ладонь княжича, Сава рванул его из-под коня. Боль в руке и ноге едва не лишила княжича чувств. Но он даже не успел наступить на ногу, как Сава подхватил его и кинул в седло.
Зная, куда несется все это гудящее сонмище, княжич повернул коня против движения, но Сава, подняв вверх руки, заступил ему путь и закричал:
— Нельзя супроть! Собьют! Скачи с ними. Нель…
Он не успел договорить. Скакавший мимо рыцарь со всего маху вонзил Саве копье промеж лопаток. Так с распростертыми руками и упал мертвый Сава перед своим конем. Конь вздыбился и, повинуясь воле нового седока, повернул по ходу общего потока.
Княжич скакал теперь в окружении рыцарей, каждый миг ожидая удара в спину. Но рыцари, из-за глухих забрал имевшие плохой обзор, видимо, и мысли не могли допустить, что кто-либо из русских уцелел впереди.
И когда Александр понял, что его принимают за своего, а скорее просто не обращают внимания, увлеченные атакой, он стал придерживать коня.
Ярослав, наблюдавший за боем с правого крыла, не мог видеть, что произошло с княжичем. Он все время следил за прапором, уверенный, что тот развевается там, где находится сейчас сын. Он считал, что заслон несколько замешкался при встрече с рыцарями и, наверное, оттого понес урон. Но откатывался заслон, растекаясь по сторонам точно так, как и велел князь.
Ярослав видел, как прапор, покружившись в водовороте, прибился наконец к правому крылу русских полков.
Когда весь рыцарский клин втянулся в мешок, князь дал команду к атаке. Опьяненные успехом рыцари рвались только вперед, чтобы завершить, как они считали, расчленение русского войска. И когда передние подскакали к реке Амовже и обнаружили, что перед ними нет ни одного русича, было уже поздно. «Мешок» закрылся, на крылья клина насели русские, и тут-то началась злая и жестокая сеча.
Напор русских был так неожидан и стремителен, что рыцари не могли развернуться и дать отпор. Да и не было у них места для маневра и атаки. Все войско сгрудилось на крохотном пространстве у реки. Русские напирали. У немцев началась давка. Часть рыцарей, увидев свободное пространство за рекой, ринулась туда. Но едва первая группа спустилась на реку, как лед провалился и рыцари стали тонуть вместе с конями. Тяжелые латы сослужили им теперь страшную службу.
Ни один человек не смог достичь другого берега.
Ужас охватил рыцарей, видевших все это с берега. И вместо того чтоб, собравшись с духом, попробовать пробиться назад, они стали спешиваться, бросать оружие, сбрасывать латы, шлемы и разбегаться вдоль берега реки.
Но русские дружины, ожесточившиеся в сече, никому не давали уходить. По рядам пронесся клич: «Крестить их!» — что означало только одно — всех рыцарей в реку.
Спасали дружинники лишь коней, и не только из жалости к ним, но и из своей корысти. Уж очень добрые были у рыцарей кони.
Когда рыцари были опрокинуты в реку, княжич одним из первых оказался у берега. Он остановил коня у самого обрыва и наблюдал «крещение», не чувствуя в сердце ни жалости, ни сострадания к погибающим рыцарям.
Слишком свежа была пред мысленным взором его картина гибели Савы. Он никак не мог избавиться от страшного видения: Сава с распростертыми руками умоляет повернуть коня — и копье, вдруг выскочившее из груди несчастного.
Княжич понимал, что жизнью своей обязан этому тщедушному на вид воину с сильными руками кожемяки, и было горько ему от мысли, что благодарить за это было уже некого.
— Александр Ярославич! — раздался сзади душераздирающий крик.
Княжич обернулся и увидел мчащегося к нему Ратмира с прапором в руке. Ратмир подскакал, кинул прапор своему спутнику, спрыгнул с коня, подбежал к княжичу и, схватив за стремя, прижался щекой к сапогу и зарыдал.
— Ярославич… Живой! Господи! Живой! — лепетал Ратмир. — А я боялся, а я… Прости, что я, Ярославич…
— Ну чего ты? — неожиданно растрогался и княжич. — Тебе я прапор велел беречь. Ты уберег. А где ж твои поспешители?