Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
А вместо одной запланированной встречи с премьером состоялись три. Причем две из них прошли в сугубо неформальной атмосфере — с живыми, продолжительными беседами на темы, которые далеко выходили за рамки официальных. Горбачев и Трюдо обсуждали то, каким станет будущий мир, им обоим явно хотелось увидеть его свободным от конфронтации, от многолетних наслоений холодной войны. Да, вначале, при первой встрече, канадец держался несколько скованно, он привык видеть в каждом высокопоставленном московском госте не живого человека, а бронзовую статую, но постепенно лед растаял, оба они — и член Политбюро Горбачев, и глава канадского правительства Трюдо — стали
Яковлев, который присутствовал на всех трех раутах, тоже был доволен. Впоследствии он писал, что именно с тех пор политическая элита Запада стала присматриваться к Горбачеву как к будущему советскому руководителю: «Позднее бывший министр иностранных дел Великобритании Джеффри Хау рассказывал мне, что, когда английское правительство обсуждало вопрос о приглашении возможного будущего советского лидера, информация из Советского Союза была противоречивой. Рассматривались кандидатуры Горбачева, Гришина, Романова. Решили посоветоваться с Трюдо. Последний высказался за Горбачева. Англичане прислушались к совету канадцев» [124] .
124
Яковлев А. Омут памяти.
В 1983 году Горбачев и Яковлев сразу нашли общий язык. [Из архива Л. Шерстенникова]
И ведь то затаенное желание, которое было у Яковлева, когда он готовил этот визит, тоже сбылось. Однажды они остались наедине, это случилось как раз в провинции Альберта, когда приехали в большое фермерское хозяйство и там поджидали министра сельского хозяйства Канады. Министр опаздывал, а потому Горбачев, решив прогуляться по окрестным полям, пригласил с собой посла. Рядом больше никого не было, только охрана маячила вдалеке.
Сначала говорили о каких-то несущественных вещах, но вдруг Горбачева прорвало. Видимо, сказались те впечатления, которые он уже получил, путешествуя по ухоженной стране, которая «хоть похожа на Россию, только все же не Россия». Стал говорить о том, почему мы так плохо живем, имея все возможности жить хорошо — неисчерпаемые ресурсы, огромную территорию, множество талантливых людей, великие традиции, очевидные достижения в области науки и техники… Почему?
— Надо что-то менять в нашем государстве, иначе пропадем, — возбужденно воскликнул Михаил Сергеевич.
Яковлев:
Я тоже как с цепи сорвался. Откровенно рассказал, насколько примитивной и стыдной выглядит политика СССР отсюда, с другой стороны планеты. Да и нервы мои были на пределе из-за десятилетнего пребывания за рубежом. Все последующие дни, когда мы колесили по стране, посещая фермеров, научные учреждения, встречаясь с простыми канадцами, священниками и нефтяниками, учителями и врачами, прошли на высоком уровне доверия и уважения к Горбачеву. Мы тоже наговорились всласть. Во всех этих разговорах как бы складывались будущие контуры преобразований в СССР [125] .
125
Там же.
Наверное, это и был «момент истины». Отныне, можно сказать, часы стали пробивать «обратный отсчет».
В воспоминаниях Горбачева и Яковлева нет ничего о тех договоренностях, которые были достигнуты тогда между Михаилом Сергеевичем и Александром Николаевичем, однако уже в «нулевые» годы историк П. Черкасов, работая над своей книгой об ИМЭМО, взял у Александра Николаевича интервью и в ходе этого разговора академик раскрыл некоторые подробности разговора на фермерском поле в Канаде.
— Наверное, надоело тебе здесь, поди, домой хочется? — обратился Горбачев к Яковлеву, завершая состоявшийся откровенный разговор.
— Давно хочу, — сразу же ответил Яковлев.
— Послушай, — продолжал Горбачев, — у нас обсуждается вопрос о кандидатуре директора ИМЭМО, есть много претендентов. А ты пошел бы на это место?
— Конечно, надоело мне здесь за десять лет.
— Как ты думаешь, Академия наук, Федосеев тебя поддержат? — спросил Горбачев.
— Мне кажется, да. С Александровым я знаком, но шапочно, а Федосеев давно и хорошо меня знает. У меня всегда были с ним нормальные отношения.
— Ну, ладно, посмотрим, — завершил Горбачев [126] .
126
Черкасов П. ИМЭМО: Портрет на фоне эпохи. М.: Весь мир, 2004.
«В последних числах мая, — вспоминает Яковлев, — я получил телеграмму от вице-президента АН СССР П. Н. Федосеева: „Как вы отнесетесь к предложению занять должность директора ИМЭМО?“ Буквально через пять минут после получения этой телеграммы я сообщил о моем согласии» [127] .
Неизвестно, верил ли А. Н. Яковлев в судьбу? Но она, эта злодейка, как мы видим, не один раз подставляла ему свое плечо, вела, иногда напрямик, но чаще окольными путями, к тем дням и событиям, которые сделают его знаменитым, к тем делам, за которые его станут одни проклинать, другие славить.
127
Там же.
Тот же Г. И. Куницын, который уже упоминался в предыдущей главе, в своих «Девяти письмах» утверждает, что, останься Яковлев в 73-м в Агитпропе, и никогда бы не стал он правой рукой Горбачева, напротив, поддержал бы самых консервативных лиц из числа членов ПБ, а в 85-м году голосовал бы за кандидатуру В. В. Гришина на выборах генерального секретаря.
Возможно, это и так. Куницын, делая подобное заключение, исходит из своих наблюдений за жизнью партийных бонз. А возможно, это и не так. Зачем гадать…
Судьба в данном случае распорядилась по-другому, отлучив Яковлева на десять лет от Москвы, от Старой площади, от тех интриг, которые там сопутствовали вначале правлению Брежнева, затем приходу к власти Андропова.
По всему выходит, что эти десять лет, которые он считал «ссылкой», на самом деле избавили его от возможных крупных неприятностей. Например, от тех, которые возникли бы в том случае, если бы возглавляемый им Отдел пропаганды обвинили в недостаточной активности по прославлению Леонида Ильича Брежнева. Последние годы правления Брежнева были отмечены не только печатью махрового застоя, но и всякими «чудесами» в области идеологии, делавшими СССР посмешищем для всего остального мира.