Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
7 октября 1983 года газета «Известия» публикует его большой материал под заголовком «Закусивши удила» — в нем он размазывает по стенкам Рейгана и его внешнюю политику. Через год выходит его книга «От Трумэна до Рейгана: Доктрины и реальности ядерного века» — те же мысли и выводы, только в более развернутом виде.
Статья в «Известиях» даже цековским чиновникам показалась излишне резкой, что отметил на одном из совещаний М. В. Зимянин. Зато присутствовавший на том же собрании Е. К. Лигачев (он стал заведующим Отделом организационно-партийной работы) статью публично поддержал.
За океаном в то время к Яковлеву прочно пристал ярлык — «лидер антиамериканской разрядки».
Сам Александр Николаевич, объясняя свою жесткую позицию по отношению к США, позже писал: «Нарочитое обострение моих рассуждений объяснялось в том числе и тем, что я еще как бы „не остыл“ от примитивной американской антисоветской пропаганды, которая воспитывала в основном только советский патриотизм, то есть работала на укрепление коммунистической идеологии» [136] .
136
Яковлев А.
Если «расшифровать» это мудреное высказывание, а также внимательно познакомиться с другими статьями и книгами Яковлева тех лет, то вывод напросится совершенно очевидный: никакой иной идеологии, кроме коммунистической, наш герой тогда не исповедовал. А если и возникали у него какие-то «крамольные» мысли, то исключительно в рамках дозволенного здравого смысла и в соответствии с теми заданиями, которые поступали «сверху».
Это же подтвердил в разговоре со мной и Н. А. Косолапов:
Он был слишком партийный и слишком советский. И в нашем институте вел себя соответственно — как и подобает крупному партийно-научному работнику. Хотя был демократичен, доступен, никакого надувания щек, ровный со всеми. Едва придя к нам, сразу начал работать на перестройку.
— Подождите, как это? Ведь перестройка была объявлена только с приходом Горбачева, весной 1985-го. Вы не ошибаетесь?
— Нет. Через две недели после смерти Брежнева по указанию нового генсека Андропова были созданы две бригады или группы — одна экономическая, другая политическая. Андропов поставил перед ними задачи: экономистам просчитать возможности перехода к элементам рынка, а политикам — подумать над тем, как перейти к многопартийной системе. Экономической группой руководил Николай Рыжков, а политической Михаил Горбачев.
— Я не ослышался насчет перехода к рынку? Разве Андропов, которого многие считают твердокаменным большевиком, мог ставить такую задачу? Единственной его фразой, которая запомнилась, потому что казалась более или менее радикальной, была следующая: «Мы плохо знаем общество, в котором живем».
— Мог. Приватизация. Акционирование. Осторожный переход к рыночным отношениям.
История эта ведет свое начало от Бухарина. Главное противоречие советского общества, советской экономики — это противоречие между плановым хозяйством и здравым смыслом. Теории под план нет до сих пор. Нужно было корректировать план рынком, вот и шли эти споры еще с 20-х годов.
Такой плановой системы, как в СССР, не было ни в одной соцстране. Ни в одной! Ни в Европе, ни во Вьетнаме, ни на Кубе. Централизованная, командная, жесткая и без всякого намека на рынок. Единственным рынком, который был в Советском Союзе, был теневой. Черный.
Хрущев тоже думал об этом. Его совершенно зря выводят каким-то придурком, который только и делал, что сеял под Архангельском кукурузу. А вот вопрос — почему его таким выставляют?
— Почему?
— На мой взгляд, вся история Советского Союза — это борьба между партией и НКВД, а затем КГБ. Хрущев был человеком партии, а не КГБ, за это ему и мстили. А ведь именно Хрущев начал существенное сокращение вооруженных сил. Затем он придумал совнархозы, разделил обкомы на промышленные и сельские, что означало ослабление центра, отнятие части полномочий у Совмина, возможный переход впоследствии к двухпартийной системе. И следующий его шаг — это переход от пятилетки к семилетке. При тогдашней технике семилетка вообще не просчитывалась. Значит, поневоле пришлось бы отдавать что-то рынку. За это его и сняли.
Я еще в середине 70-х годов, бывая на партийно-хозяйственных активах, много раз слышал из уст совминовцев и даже от ребят из Экономического отдела ЦК недоуменные замечания по поводу партийного руководства экономикой. Говорили: все эти партийные постановления об очередных прорывах означают по сумме второй бюджет, то есть они заведомо невыполнимы. Все время вставала проблема — что выполнять? Государственный план, который имел силу закона, или партийно-правительственные постановления? Эти разговоры откровенно велись, например, за кулисами разных высоких собраний, в комнатах президиума, хотя все прекрасно знали, что эти комнаты прослушиваются Лубянкой.
Ведущие экономисты ворчали: «Ну, ребята, мы согласны по воскресеньям ходить к вам в дом политпросвещения и молиться там за коммунизм. Однако не мешайте нам нормально работать в остальные шесть дней недели».
При Андропове начали готовить серьезную программу изменений. Про рынок я уже сказал — этим занималась группа экономистов, которую возглавлял Рыжков. Записку по политической реформе подписал в 1983 году Яковлев, а работали над ней еще двое — Сергей Благоволин, который тогда был заведующим отделом ИМЭМО, и я. Мы там излагали свои соображения — как однопартийную систему превратить в многопартийную.
Конечно, вся эта работа была совсекретной, и записка имела соответствующий гриф.
— Можно с ней ознакомиться?
— Нет. Был единственный экземпляр, и, где он сейчас хранится, мне неведомо. Такие документы не размножались.
— И что же вы там конкретно предлагали?
— Вот что. Надо эту церковную организацию, которая именовалась коммунистической партией, разделить на три партии. Ведь фактически так оно и было — партия состояла из трех крыльев. Одно — сталинисты и неосталинисты, нынешние зюгановцы. Второе — социал-демократы или те, кто ратовал за «социализм с человеческим лицом». И третья, самая многочисленная категория состояла из представителей «болота», из тех, кто пошел в партию только потому, что без партбилета было совершенно невозможно продвинуться по карьерной лестнице, это похоже на нынешнюю «Единую Россию».
— И какая была реакция на эту записку?
— Рабочая. Мы получили заказ на следующее исследование — по НАТО. Обозначить некоторые проекции вперед, лет на тридцать. Уже то, что мы получили следующее задание, означало, что та первая записка пошла в дело.
Уже потом, позже, я узнал о горбачевской реакции. Она была следующей: партию следовало тогда сохранить в существующем виде, ибо она оставалась стержнем политической системы, на ней держалось тогдашнее государство. На чем можно было поддерживать хотя бы видимость государственной дисциплины? Только на партийном уровне. Поэтому Горбачев и держался за партию до последнего [137] .
137
Косолапов Н. А., интервью автору.
Александр Николаевич в своей книге тоже упоминает о некоем документе, в котором содержались предложения о реформировании, правда, там речь шла о необходимости создания совместных предприятий. Председатель Совета министров Н. И. Рыжков якобы проявил интерес к этим инициативам, но по разным причинам реализованы они тогда не были.
Еще один важный документ институт подготовил по просьбе Госплана СССР, в нем содержался анализ перспектив советской экономики, причем выводы делались печальные: если все будет идти прежним путем, то в конце ХХ века неминуем глубокий экономический кризис. Когда руководители Госплана ознакомились с этой совсекретной запиской, то их возмущению не было предела. Выводы ученых сочли ошибочными, идеологически неправильными, документ похоронили.
В последние перестроечные годы, когда на Яковлева навесят ярлыки «предателя», «агента влияния», «иуды», ему в числе других «прегрешений» припомнят и то, что, придя в ИМЭМО, он ликвидировал т. н. военный отдел и тем самым, дескать, ослабил обороноспособную мощь страны.
Действительно, в структуре института с давних пор такой отдел был — он назывался «отдел технико-экономических исследований» и занимался выполнением заданий, поступавших из Минобороны. В штате этого закрытого подразделения состояли в основном военные пенсионеры — генералы и полковники разных управлений Генерального штаба. Никто, даже руководители ИМЭМО, толком не знал, чем занимаются эти люди, — такой был режим секретности. Однако новому директору не составило особого труда выяснить: толку от этих ветеранов с большими звездами практически никакого, доступа к серьезной информации они не имеют, а уровень подготовленных ими аналитических материалов ниже всякой критики.
Когда вся картина стала ясной, Яковлев вынес на дирекцию предложение закрыть ОТЭИ, а на его месте образовать Отдел военно-экономических и военно-политических исследований (ОВЭВПИ).
Смысл проведенной А. Н. Яковлевым реорганизации сводился к тому, чтобы, во-первых, объединить в одном месте всю «военную» проблематику, дополнив военно-экономические исследования военно-политическими, во-вторых, сделать эти исследования более прозрачными, т. е. подконтрольными Дирекции, а в-третьих, ликвидировать прямую зависимость от Министерства обороны путем свертывания в Отделе военно-технической проблематики, на разработку которой там не было ни кадровых, ни информационных возможностей. Последнее обстоятельство позволяло отменить надоевший всем и давно изживший себя режим секретности.
Многие в ОТЭИ, да и кое-кто в Институте, полагали, что радикальная реорганизация «военного» отдела — это произвольное и единоличное решение А. Н. Яковлева. С этим мнением решительно не согласен академик В. А. Мартынов, бывший тогда заместителем директора ИМЭМО.
Из воспоминаний В. А. Мартынова:
«Александр Николаевич (Яковлев. — П. Ч.) в своей деятельности советовался и со своими замами, и с ведущими научными сотрудниками. Поэтому предпринятая им реорганизация ИМЭМО… не результат его некомпетентности, а согласованное решение Дирекции. …Преобразование ОТЭИ было важным этапом развития науки и избавления от тех кадров, которые никакого отношения к науке давно не имели. Кроме того, удалось избавиться и от группы генералов и полковников, направленных к нам на работу Министерством обороны. Насколько я был знаком с работой ОТЭИ, к тому времени это было далекое от науки подразделение Института» [138] .
138
Черкасов П. ИМЭМО.
Были, разумеется, и недовольные этой реорганизацией — в основном из числа ветеранов ОТЭИ. В целом они соглашались с тем, что проводимые Отделом исследования надо приводить в соответствие с меняющимся миром, его новыми вызовами. Но не так же резко…
Помогали директору его тесные отношения с Горбачевым, о которых многие знали. Секретарь ЦК не раз обращался в ИМЭМО с просьбами подготовить информационно-аналитические материалы по разным проблемам экономики, политики, социальной сферы. Он часто приглашал Яковлева на Старую площадь — иногда чтобы посоветоваться по тем или иным вопросам, а иногда чтобы просто поговорить. Наверное, Михаил Сергеевич, предполагая возможное развитие событий, хотел лучше узнать Александра Николаевича, прощупать его сильные и слабые стороны. Ведь, как мы вскоре узнаем, события впереди назревали масштабные, команду надо было сколачивать верную.
Их сближению особенно посодействовала поездка М. С. Горбачева в Англию, состоявшаяся в декабре 1984 года. А. Н. Яковлев был включен в официальную делегацию, он не только присутствовал на всех встречах патрона с М. Тэтчер, но и принимал самое активное участие в выработке советских подходов по самым острым вопросам, подготовке материалов для прессы, написании итогового отчета.
Этот визит вошел в историю как «смотрины Горбачева» на Западе, именно после него Тэтчер заявила, что «с этим человеком можно иметь дело».
Разумеется, за такими словами не стояли надежды на крах коммунизма и развал СССР. Так далеко не заглядывал в то время ни один вменяемый западный политик. Принимавшие Горбачева британцы впервые увидели, что их высокопоставленный московский гость — это не памятник самому себе, не робот, долдонивший несколько заученных догм, не «ястреб», мечтавший похоронить западный мир, а вполне цивилизованный, живой, прилично образованный человек, умеющий, когда надо, улыбаться, а когда надо, твердо отстаивать свои позиции.