Александр Золотая Грива 1

Ильин Андрей Юрьевич

Стихли раскаты грома боярского голоса и в наступившей тишине притихшие дворовые услыхали, как коротко взвыла женка свинаря.

Ручьи талой воды незаметно унесли март, уже апрель тихо исчезал вместе с последним снегом. Однажды утром, когда ленивое солнце только наполовину выползло из дальнего леса и нехотя разбросало худые желтые руки лучей во все стороны, произошло пустяковое, на первый взгляд, событие, но именно оно в корне изменило всю дальнейшую жизнь Алекши. На вечер пятого дня недели весь Киев ходил мыться. Бани начинали топить с утра. По улицам медленно растекался березовый дым, он проникал во все щели, затаивался в углах, на чердаках и подвалах. Воздух так переполнялся этим запахом, что, когда исчезал,

людям казалось, что чего-то не хватает. Некоторые так и топили печи березовыми поленьями круглый год. Странно, но Алекша не любил горячую баню. Вечером он спокойно ложился спать, рано вставал и шел в остывшую баню мыться. Так было и сегодня. Усталый, умиротворенный вышел из тесной бани. В крестьянских полотняных портках, в обрезных валенках на босу ногу и по пояс раздетый. В каждой руке держал по большой дубовой шайке. Как-то бесконечным зимним вечером, от скуки, смастерил и теперь всегда ходил с ними в баню. Шайки получились тяжелыми, корявыми, ну, бочки с ушами, но зато сделано своими руками и Алекша втайне очень гордился своей «бочкотарой».

Холодный воздух маленькими морозными коготками радостно вцепился в распаренное тело, стал грызть, кусать, вроде как стая маленьких игривых щенков решила поиграть с человеком. Алекша расправил плечи, вытянул руки в стороны, медленно поднял вверх. Дубовые шайки изо всех сил потянули вниз, мышцы вздулись буграми по всему телу. Алекша напряг мускулы и тяжелые шайки словно подбросило в светлеющее небо. Алекша потянулся, по-волчьи подвывая… кто-то вдруг громко охнул. Медленно опустил руки, обернулся – налево, в открытом окне боярская дочь. Васильковые глаза смотрят, не мигая, ротик полуоткрылся и сама боярышня неподвижностью стала похожа на восковую фигуру. Из-за голого плеча по-скоморошечьи выглядывает круглое лицо девки прислужницы – рот до ушей, подмигивает сразу обоими глазами, пальцами показывает такое, что Алекша сразу ощутил утреннюю свежесть. Тут боярышня опомнилась, со всей силы сунула локтем девку в пузо, захлопнула окошко.

Кто что видел и как доложил, неизвестно, только в полдень между Кремнем и его женой состоялся разговор. Боярин только присел на резную лавку в горнице, как туда ворвалась жена. Боярыня, сама будучи древнего рода, важностью и дородностью не обладала, была малорослой, но подвижной и скорой в делах и мыслях. Великанского росту Кремень влюбился в крошечную красавицу сразу, любил до сих пор и потому всегда слушался беспрекословно. Но годы берут свое. И сейчас, едва распахнулась дверь и боярского слуха достиг скорый перестук каблучков, Кремень поморщился. По топоту благоверной определил, что настроение у нее очень плохое. Вслед за дробью сапожек боярыни слышатся странные шлепки, словно боярыня гуся на поводке ведет. Кремень скосил глаза – его маленькая жена тащит за собой зареванную дворовую девку, прислужницу дочки.

– Вот! – тонким голоском выкрикнула боярыня, – слушай! Говори, чума … – и больно ущипнула служанку.

Дебелая девка щипка даже не заметила. Утерлась подолом сарафана, вдохнула полную грудь воздуха и забубнила. Уже через минуту Кремню показалось, что по горнице летает огромный, непрерывно жужжащий шмель. Глаза стали закрываться, отяжелевшая голова склонилась на грудь. Из полудремы вывел визгливый крик:

– Да что ты за отец такой! Тебе на все наплевать, даже на собственную дочь!

Кремень вздрогнул.

– Да не сплю я, не сплю… гм… задумался.

– Пошла прочь, дура! – боярыня звонко хлопнула маленькой ладошкой по толстой харе девки. Служанка торопливо развернулась, шлепающие шаги стихли за дверью.

– Ну что?

– Так ни чего ж не было! – удивился Кремень, – зачем шумела?

Тоненький голосок боярыни сорвался на писк:

– Ни-и-и было!!! А голым из бани выходить – это что? Это как!?

– Да не голым, в портках он был, – отмахнулся Кремень, – и в баню пошел спозаранку. Ты лучше узнай, чего наша дура с самого сранья у окошка торчит.

– Я узнаю, я все узнаю! Твоя дочь влюбилась в злыдня и лиходея – с тебя как с гуся

вода! – затопала маленькими ножками боярыня.

Кремень недовольно завозился на лавке.

– Да не лиходей он. Ну, был в шайке разбойничьей, да. Но ведь никто ж не видал, разбойничал или нет. И в полон он сдался, не противился, иначе жив бы не был. Ведет себя тихо, не балует, исполняет все, что ни скажу. А по нашей правде такой человек разбойником не считается и казнить его не за что.

Боярыня, севшая было рядом на лавку, вскочила. Карие глаза пожелтели, засверкали. Застрекотала, как сердитая белка.

– Как же тихо, когда двое соседских девок с животами ходят, да и наши, смотрю, тоже что-то толстеть начали!

– Неужто он всех? Да ну… – усомнился Кремень, – а если и так, то что? Они ж сами, дуры, лезут. И вообще, – махнул рукой, – это дело такое, независимое. У него жены-то нет, вот и… А у меня есть, вот и…

Боярыня покраснела, отвернулась.

– Успокойся, золотко мое, – погладил Кремень громадной ладонью маленькую голову жены, – скоро князь посольство посылает к ромеям. Я тоже поеду. Заберу с собой и все дела.

Глава 5

Но с посольством не получилось, чего-то там не сошлось. Что бы окончательно не ссориться с женой, Кремень решил избавиться от Алекши по-другому. С началом лета многие купцы уходили к ромеям за товаром, с расчетом, что к осени вернуться. Путешествие вниз по Днепру, затем вдоль побережья Черного моря очень опасно и потому всем отбывающим караванам требовалась многочисленная охрана. Ратные люди, оставшиеся не у дел, охотно соглашались на службу у торговцев. Вот к такому и пристроил Алекшу Кремень. Звали купца Колун. На торгового человека он был похож меньше всего – длинный, жилистый, лицо продолговатое, резко сужающееся к острому подбородку. Несмотря на теплый день, одет в кожаную куртку, под которой видно кольчугу. Сам в прошлом не то солдат, не то разбойник, Колун разбирался в военном деле и потому придирчиво рассматривал парня. Он не стал ничего говорить Алекше, только мотнул головой – давай, мол, на корабль. Отошел в сторонку, поманил Кремня.

– Парень вроде ничего, но каков в деле?

– Лучший, – заверил Кремень, – не сомневайся.

– А если лучший, чего отдаешь? – ухмыльнулся Колун.

– Не твое дело, – окрысился боярин, – говорю тебе, лучший. И не отдал бы тебе, да вот… Ну, короче, берешь или нет?

– Ладно, беру, беру… Эх, говорил я тебе, Кремень, не женись, морока одна, – вздохнул Колун.

– Да что ты, понимаешь ли, бормочешь тут… – заревел боярин так, что на пристани народ начал оглядываться.

– Ну все, все, не рычи, – замахал длинными руками Колун, – хороший парень, вижу. Ты лучше вот что мне скажи…

Колун схватил боярина за локоть и повел в сторону, что-то тихо и быстро заговорил про цены, сколько и какого товару купит князь, чего такого особенного хотят жены боярские

Алекша впервые в жизни ступил на палубу корабля. Ему еще никогда не приходилось плавать на таком большом судне. Хоть и вырос на реке, но, стыдно сказать, даже Днепр ни разу не переплывал на лодке. Широкие палубные доски едва слышно скрипнули, передалось мерное покачивание судна. Алекша сразу почувствовал зыбкость, отсутствие земной твердости. Невольно вспомнил спор двух мудрецов древности – кем считать плывущих, живыми или мертвыми, ведь от смерти их отделяет два дюйма. На лавках, вдоль бортов, сидят и лежат звероватого вида мужиков. Угрюмые морды в шрамах, у каждого на поясе меч или громадный нож. Рубахи расстегнуты до пупа, рукава закатаны. Мужики враждебно посматривают на новенького. Алекшу это нисколько не смутило, тем более не напугало – таковы все разбойники, а команда купеческого судна только из таких и может состоять, потому как нормальные люди по домам сидят. Развернулся и решительно зашагал в сторону ближайшей портовой корчмы. Вернулся через несколько минут. Не говоря ни слова, расставил кувшины на свободной лавке, разложил жареное мясо на чистой холстине, луковицы, хлеб. Посмотрел на мужиков.