Альфа Центавра
Шрифт:
— П-палки-и? — спросил слегка поперхнувшись несъеденным пончиком Беня.
— Да, сервелата, и обязательно, финского.
— Как говорил Ксеркс Леониду перед штурмом обманным путем Фермопил:
— Долги надо отдавать.
— А я у вас брал?
— Неважно.
— Не-ет-т, скажите, брал или нет?
— По барабану.
— Тогда мы будем сражаться с вам, как львы, со стаей гиен.
— Как это, насмерть, что ли?
— Не только.
— А именно?
— Один к двадцати семи. Вас погибнет в двадцать семь раз больше.
— Именно в двадцать семь? Не в двадцать восемь и тем более, не в двадцать девять?
После этого монолога Распутина, Камергерша поняла, что:
— Уже проигрывает сражение, — и только потрогала чисто символически, поднесенные ей лично Дроздовским — через кладовщика Беню — три палки финского сервелата. Хотела передать Сонька, но Дэн за стойкой посчитал это:
— Неудобным, — и знаешь почему? Здесь не остров Лесбос. Пока еще. Сонька Золотая Ручка промолчала, и поняла, что все, как обычно:
— Новая родина встречает, как то, что было, но теперь нет, ибо находится уже:
— Далече. — Вроде бы все тот же кабак, но нет, тот уплыл в небеса, или — хрен редьки не слаще:
— Ушел под землю. Как говорят на Той стороне Атлантического Океана:
— Они — Это Унесенные Ветром. Всю оставшуюся жизнь я мечтала перейти на сторону Царицына — и вот на:
— Никакой не то что благодарности, но если бы было можно вообще бы не приняли в армию. — А так:
— В атаку! — закричала Сонька. И только тут все поняли:
— Это не дух-мух Распи, а:
— Троянский Конь уже прорвался в город.
— Ми — прошу прощенья — мы не выполнили возложенную на нам миссию: объединить народы Метрополя и Ритца, — сказал Троцкий.
— Мы да, но, что делала эта Елена Прекрасная на стене с Котовским, когда Троянский Конь прошел в Царицын? — спросил Дэн, и как обычно ошибся, или наоборот:
— Угадал, — но поздно:
— Они и ввели его в город.
Да. И да даже не по ошибке — думали, что Конь — это уже отыгравший своё барабанщик, а решили взять Коня контратакой, понимая, что он зачем-то нужен для штурма Царицына. Надо было объединить три стороны: Стену, где они были с Котовским, ресторан Метрополь, и отель Ритц, а сделали:
— Всё наоборот. — Они двинулись двумя эскадронами с разных сторон, но не нашли Коня в ночном тумане. И более того:
— Были окружены броневиками Ники Ович и Леньки Пантелеева — с одной стороны, а с другой всю их армию — когда Елена крикнула Котовскому, что надо пробиваться к Волге — расстрелял танковый Заградотряд Аги и Махно. Утром Елену и Котовского начали искать на задымленном поле, но не нашли.
— Найти! — сказала Аги, а Махно сказал, что:
— Они уже все равно ничего не смогут сделать. И более того, — он не договорил:
— Мне по барабану: более или менее — у меня приказ: все должны быть убиты, а они вообще обязательно.
— Что значит обязательно?
— Со связанными сзади руками, выстрелом в живот, чтобы дольше мучились.
— Такого приказа быть не может. Потому что некому его отдавать уже.
— Уже? Уже — не считается, потому что приказ получен в прошлом, которое еще никому не удалось изменить.
— Кто мог отдать такой приказ Зара-нее?
— Не знаю, может и ты, когда командовал армией.
— Подпись есть?
— И подпись и печать, — Агафья вынула гербовую бумагу: тридцать третий — гриф: секретно.
— Это не я.
— Не знаешь, кто?
— Какая разница, ты не собираешься нарушать этот приказ, если подписавший его уже умер?
Далее, бой в Ритце между Врангелем, Кали, Дыбенко и теми, кто был здесь:
— Камергерша, Амер-Нази, Дэн, Василий Иванович, Дроздовский, Мишка Япончик, Сонька Золотоая Ручка, — она и начинает:
— В атаку! Многие, почти все или даже все — будут убиты. — Надо эту строчку, и вообще весь этот абзац?
Распутин хотел бежать к эстраде, но растерялся:
— Внесли его Флорентийский Стейк, который всегда просил, если был болен Одиссей, а так-то всегда сами давали, ибо боялись его больше тех Сирен, которых он сам боялся, и просил привязать к Грот-мачте: хребтовое мясо на Т-образной кости, с вырезкой с одной стороны и просто мясом с другой. Разница? Есть. И мадерой, которую Распи зачем-то уже перелил в тазик:
— Как его тащить, если плещется туда-сюда? — Но парень справился, схватил стейк с подноса зубами — он подавался не очень горячим, так как несколько минут доходил после жарки до состояния:
— Полной пригодности для осу-осу-осуществления счастья, — а тазик постарался заставить лавировать, как корабль Одиссея в бурю. Почему именно Одиссея? Ответ:
— Несмотря на то, что его здесь разрывали на части как белые так и полосатые — надеялся улететь на Альфу Центавра, и наконец, зажить, как просто:
— Человек Счастливый, — а именно:
— Бабы — мадера — баня — бабы — мадера — баня, — и уикенд у местной царицы, в роли которой? где у меня будет отдельный — нет, не кабинет, чтобы принять ее — а натюрлих охотничий — на бабочек, как любил Владимир Набоков — домик, чтобы предсказать ей:
— Нет, нет, никто с Земли сюда не летит, — и далее со смехом:
— Ишшо ума не нажили, чтобы летать до Альфы Центавра, — несмотря на то, что мы только динозавры. Ума больше, честно говорю. Поймите меня правильно, и запомните, наконец, что эволюция была раньше, чем деградация. И, следовательно, развитие шло от человека до динозавра, а потом опять деградировало в инволюцию:
— До Хомо Сапиенса, — так что не бойтесь:
— Не долетят все равно, — хотя, не скрою, сожрать нас, их мечта-идея.