Альфа Центавра
Шрифт:
— Кино в самом разгаре, — сказала взявшая себя в руки Жена Париса, — но на конец мы успели. И не имея возможности, пролезть снизу под свисающей, как недоеденная сосиска единственной ногой Амера-Нази — Джона Сильвера, ударом ноги в прыжке — разбежавшись от самых зеркал у вешалки — сбросила его, как констатировал Лева Задов:
— Опять туды-твою в ад.
— Что ты плетешь, сукин сын! — Ника Ович ущипнула больно Леву за загривок, а Аги за жопу, поэтому он первый и влетел в так долго ждавший их кабак Ритц, но не как в ад, а скорее в промежуточное его состояние.
— Это ты, Надя?! — даже схватился за сердце Фрай.
— Какая я тебе Надя, — нахмурилась Жена Париса.
— Ну-у, пастушка-фермерша из соседнего района. Песню еще пела про Волгу на встречном концерте. Она хотела ответить достойно, но в это время дверь бара отрылась, и кажется, даже без поворота ключа, и появился Он.
— Это он, это он, — даже пропел Лева Задов, — мово сердца чемпион. Огромная черная борода, как говорится, перекрыла все остальные его недостатки. В том смысле, что именно Распутин, положенный на стойку раздачи Дроздовским, который нес Иво на всесожжение на кухонном гриле — или что у них есть еще там — и упавший За нее, пока Ахиллес-Дроздовский отходил для последних разборок с покойницей Коллонтай, и после им ненайденный из-за этого рокового падения:
— Появился в этот кульминационный моментум свадебной церемонии.
— Май диэ чайльд, — смогла найти в себе силы пропеть Жена Париса, и протянула руки к Распутину.
— Нет, я вам точно говорю, — Одиссей толкнул локтем Ахиллеса, — он будет резидентом России.
— С такой бабой, как эта, действительно, можно попробовать, — добавила Камергерща, и не обращая внимания на всю эту кульминацию, попросила Врангеля: — Принести ей соку.
— Или лучше попроси кого-нибудь, вон Махно, приличный человек, он не откажется. Махно как раз в этом время смотрел в их сторону, хотя и издалека, но как-то смог спросить шепотом и с полуулыбкой:
— Чего? Соку? Вишневого? Сейчас принесу. — Он посовещался с Аги, и она только сказала:
— Мне тоже, и тоже вишневого.
— Белые, — про себя успел подумать Эсти, — а пьют красный сок.
Для маскировки, уверен. Напряжение нарастало. Тем более Фрай опять заблеял, чтобы перебить настрой Жены Париса к Распутину:
— Ты помнишь пела мне песню, как соблазнил её пастух, а точнее, — и пропел кстати:
— Я тебе спою задушевную песню мою-ю.
Но она выбрала Распутина, и даже залезла на стойку, с которой и бросилась в его раскинутые объятия. Который, не раздумывая более ни минуты, и утащил Жену Париса в банкетный зал, ставший, между прочим, не очень счастливым для Коллонтай. Фрай пришел в бешенство, называемое в местных кругах беркерсиерством. И. И, о ужас! сожрал Елену Прекрасную, спокойно, так как дело ее пока что не касалось, распивавшую коктейли, в этот раз, кстати:
— Огненный шар.
— Жаль, что не голубой, — только и успела она сказать. И Фрай открыл огромную, как у Медузы Горгоны пасть и проглотил этот отважный Цветок Счастья. А Распутин в это время уже поставил Жену Париса на банкетные, так сказать, стулья, и многое, а точнее, почти всё успел снять, как на стене — в его голографическом виде, появился:
— Портрет Воллара, — во всей его неприкрытой красе:
— Большой рот, черная борода, лысые волосы, маленькие, посаженные почти друг на друга глаза.
— Ай, не он! — воскликнула Жена Париса, но ее Ай был перекрыт тройным Ай Распутина, так это с диким воем:
— Ай, ай, ай. — Или по-другому:
— Ая-яй-й! — и вроде бежать. Куда? Позвонить в милицию, что, мол, убивают на дому, больше не могу? Но на этот раз ясно:
— Не потому что обожрался Зеленого Змея, а в сердце, как Кощею Бессмертному попала ему заноза отравленная. Но, правда, тут же отпустила. И знаете почему? Елена Прекрасная не закончила еще своё дело, и разрядила свой кольт сорок пятого калибра американского производства:
— Изнутри. — Более того, смогла даже перезарядить остававшуюся в ее распоряжении еще одну обойму для барабана.
— Проклятая наймитка, — сказал Эспи, похлопав Фрая по спине, а потом и по груди, так как не знал точно, как надо хлопать, чтобы пули поглубже вошли в его необъятное тело. И добавил:
— Думаю, пули были отравлены.
— Да, — согласились некоторые, — просто так бы он не сдался.
— А ведь она сражалась за Царицын вместе с Котовским.
— Значит, он тоже предатель, его надо найти, — сказал Ленька Пантелеев, чем очень расстроил Нику Ович, которая всю жизнь мечтала навсегда уйти от красно-зеленых к белым. Она думала и Ленька, ее последний друг сердешный за белых, а он, паскуда, оказался агентом контрразведки полосатых. Ну и, как говорится:
— Получи. — Ника подняла, потерявшее свой стержень тело Леньки на вытянутые руки, и опустила, присев и отставив одну ногу назад:
— На колено другой.
— Нате-с, получите, это ваше. Аги осмотрелась, и тоже сказала Махно:
— Чё ты таскаешь ей соки? — она кивнула в сторону Камергерши. — Или тоже захотел через коленку хребет сломать.
— Кому? — не понял Махно.
— Тебе, понял, кому еще. Прекрати здесь шестерить.
— Ты не поняла, я навожу мосты, хочу узнать, все ли они на самом деле белые, — Нестор кивнул в сторону оркестра, где рядом так и сидели Камергерша, Дроздовский и Врангель.
Далее, Фрай изрыгает из себя целый отряд покойников. Кто это?
Жена Париса влетела в бар, как подстреленная птица, бросилась на колени, и подняла голову убитого изнутри Еленой Прекрасной Фрая:
— Убит? — спросила она, как будто это было и так неочевидно.
— Кто убит? — спросил Фрай, и открыл один глаз, и поднял голову, прислушиваясь к пролетающим над кабаком Ритц аэропланам французско-английского производства. И даже слабо пропищал:
— Наши?
— Хрен его знает, надо разобраться, — холодно ответил немного, так сказать, разочарованный вторым явлением этого, этой Медузы Горгоны, Эсти. Пока некоторые думали, Фрай выпил поднесенный Женой его, так сказать, Париса стакан, и ясно, что не самогонки пусть и Шотландского производства, а, как шепнула Аги Махно:
— Чего-то получше.
— Думаю это было секретное зелье с Того Света, — не думая ответил Махно. И добавил: — А жаль.
— Жаль, что не тебе его дали?
— Да. И знаешь почему? Боюсь, как только я начну, так сразу же и кончу.