Альфа Центавра
Шрифт:
— Мне все равно мало.
— Ты забыл, это будет моя вторая жизнь, а в ней — мало кто знает — можно спать полчаса, а как будто:
— Всю оставшуюся жизнь.
— Да?
— Да.
— Тогда я пойду?
— Иди. Но когда парень взялся за ручку двери, из раздевалки-каптерки выбежал Лева Задов, и сказал, что сначала надо:
— Заплатить пошлину.
— Я уже заплатил на границе, — сказал Кой-Кого, так его звали местные аборигены.
— А если заграничный гусь, то только лирами, конвертированными в доллары, или западногерманские марки. И франки, впрочем, пойдут, потому что я, может быть, туда поеду мемуары писать. Жена Париса хотела провести Леве Бросок с Переворотом Между Ног, но в это время в туалете послышался шум спускаемой воды, что означало:
— Приготовьтесь — это финал.
— Ладно, финита ля комедиум, я пошел, — сказал Кой-Кого и исчез, как будто здесь никогда и не был, и только Лева с разинутым ртом, свидетельствовал:
— Да был, был, но ничего не заплатил за почти полное собрание своих сочинений, и поэтому поводу даже попытался затащить Жену Париса в раздевалку, подразумевая ее этим собранием сочинений, но только еще не полностью изданным. Фрай уже вышел, встал у зеркал, чтобы поправить горошковый галстук и подтянуть штаны на ставшую тонкой талию, и она его попросила:
— Убей его.
— Зачем?
— Он лишний свидетель.
— Окей, — и Фрай после туалета легко справился с Левой: проглотил его, как маленькую рыбку из аквариума:
— Даже ничего не почувствовав. — Мало.
— Ну-у, пой-дем, — и обнял прекрасную леди за плечи.
— Кто это был? — тут же спросила Ника. Она уже подстроила остывший пулемет, но пока размышляла с кого начать:
— С Махно, все еще прыгающего, как гимнаст в окуляре оптической винтовки, или еще раз попытаться поразить кого-нибудь из этих оборотней — как она думала — Врангеля и Одиссея. Весь оркестр, в том смысле, что все его инструменты, были разбиты в мелкий мусор очередями Ович, а эти ребята смогли уклониться. Как?! Наконец Махно вспомнил, что после танцев ему хочется. Нет не есть, а:
— Что-нибудь посущественней, — вспомнил про свою Аги. А она:
— Тут как тут.
— Явилась — не запылилась? — сказал радостно Махно.
— Да уж, во как! — она чиркнула себе по шее не просто большим пальцем, а всей пятерней. — И в подтверждение ее слов в проеме высветился Распутин, в рубахе, которую он сих пор не мог никак подпоясать как следует:
— Темно-Зеленые штаны его из узорчатой парчи спадали.
— Прошу прощенья, — прошепелявил он, — никак не пойму, что происходит.
— Достукался, — только и сказала мрачно Жена Париса, и хотела, как Гера шарахнуть его молниями, однако Фрай констатировал:
— Он нам еще нужен. Тем более мои молнии я никому не отдаю. Даже на время после секса, которого у нас не было, между прочим, так как он был, да, но с заезжим сапожником.
— Прости, кем-кем?
— А ты думала, это был Теодор Драйзер?
— Нет?
— Уверен, ты знаешь, что нет. Это был пастух из вашего района, этот, как его?
— Не знаю никаких пастухов и сапожников, я прирожденная графиня Матильда Кшесинская.
— Да этот, — Фрай щелкнул пальцами в направлении Ники, — как его?
Кто-то немножко сломал мне память, уже не помню кто.
— Прости, милый друг, но я не знаю никого из круга казненных герцогов и баронов.
— Или ты хочешь сказать, что оставил его в живых, — добавила она.
— Не баронов, а баранов, — поправил ее Фрай, — он пас там баранов.
— Так это этот, как его? — сказал и Махно. Он курил чью-то трубку — точно не свою — на краю восьмиместного стола.
— Миклухо-Маклай?
— Та не, какой еще МакЛай.
— Я говорю, пастух с длинной плетью, и поет.
— О чем?
— Какая разница.
— О прошлом, или о будущем?
— О настоящем.
— Так не бывает, ибо зачем петь о настоящем, если оно и так:
— Есть у меня.
— Не полностью. Жены нет.
— Вер-на-а! Значит, свадьба еще не закончена, — сказал Фрай, и оглядел присутствующее население с мыслью, кого бы выбрать. Жена Париса заметила его блуждающие глаза и по привычке рявкнула:
— Что ты как лунатик бродишь по небосклону — я здесь!
— Ну-ну, не надо зазнаваться, есть и другие, вполне достойные моего внимания особи. — И тут же закашлялся, несколько полудюймовых пуль вывалились из его рта, как вестники скорой разлуки:
— Почти навсегда. — Ладно, пусть будет как обычно:
— Объявляю конкурс на замужество, вы сами понимаете с кем и с кем. Все растерялись:
— Что значит: с кем и кем, ибо кто, кроме всех дам и его самого может в нем участвовать? А баб, точнее, принцесс, еще хватало в этом кабаке Ритц, как обычно:
— Аги, Ника, Жена Париса, и Камергерша по сведениям, идущим будто бы от самого:
— Их бин Распутин, — еще мотается где-то между мирами Теми и Этими. — Хотя это и вряд ли: после четырех стрел назад не возвращаются. Нет, может быть, но только не опять сюда! — А так, скорее всего, и думала сама Камер. Так и не успевшая проводить своего Вра во Францию, а точнее в Бельгию, чтобы он там мог получить приличный вид на жительство:
— До того, как прилетит и за ним корабль с Альфы Центавра.
Далее:
— Свадьба. — Дамы дерутся между собой.
Фрай зашел в банкетный зал, куда должен был вернуться после неудачного посещения самого зала со спущенными практически до колен бархатными штанами — нет, не бархатными, а из французского шинила, стойкого к стирке, когда денег не было, чтобы тут же после посещения какой-нибудь королевы — а они все в его-их воображении — были для него царицами, не покупать новые:
— Ну, если она ничего не заплатила. — А бывает и так:
— Хочется очень, а денег все равно нет. — Ибо. Ибо он не всегда успевал их снять раньше, чем на него набрасывались.