Альфа Центавра
Шрифт:
— Прости, я до этого не додумался.
— Ты плохо учился, — вздохнула Аги и, бросив саблю опять в ножны, провела Нестору Заднюю Подножку в падении. Махно не стал отвечать контрприемом, так как как раз принесли заказанные им блюда:
— Пулярку и кастрированную Пулярку, правда с разными внутренностями.
— Выбирай, — сказал Махно, обращаясь к Елене.
— Я буду только фисташки из Пулярки и трюфеля из Курицы.
— Да?
— Да.
— Но как это сделать? — обратился Махно к Аги, тем более, что фисташек здесь вообще нет, ни в Пулярке, ни в Курице, а только каштаны и трюфель, а тем более не трюфеля. Ибо это не конфеты, как она скорее всего думает.
— Сложная задача, я тоже не знаю, как теперь расположить к себе этого Сфинкса, — сказала Аги.
— Не можете? — спросила Елена.
— Увы.
— Нет.
— Тогда я вам скажу, что надо сделать: засуньте эти французские кулинарные изделия себе в жопы — авось выйдут через рот. Это будет очень культурно:
— Срать через рот, а кушать через жопу.
— Блистательный ответ, — сказал Махно. Аги, правда, покачнулась.
— А теперь, — продолжила, закованная в деревянный щит дама, — так как папа меня признал, выпустите меня, пожалуйста.
Елену освободили из щита, и она, повертев немного головой, и сделав зарядку для рук — ушла.
— Куда это она? — спросила Аги.
— Не сказала, — только и ответил Махно. А направилась она прямым ходом в отель Ритц, разобраться с оставшимися там предателями.
— Мне кажется, она полосатая, — сказала Аги, — ты не заметил?
— Дак естественно, иначе за что ее поставили сюда раком, — он показал на деревянный щит, всегда готовый принять новую или нового постояльца, ибо никогда не ломался, а всегда только запирался, как Маркиз де Сад в Бастилию в числе всего пятидесяти заключенных из всего Парижа.
— Почему? Ответ простой:
— Многие не любили этих садистских тюремных наслаждений, поэтому их и не сажали.
— Неужели так было? — спросила, подходя к этому факельному шествию Ника Ович.
— А я думаю, это правильно, — сказал Ленька Пантелеев ее сопровождавший:
— Садиться только если уж очень хочется.
— Как при царе, — сказал кто-то, и никто не удивился, естественно — ведь это и были:
— Белые.
— Да, тогда и сидели только те, кто хотел.
— А те, кто Не, то и не сидел. И кстати, вспомнили Котовского, который сам себя сейчас посадил в башню, и пулеметчика Вару, убитого на стене, и уже мечтавшего:
— Жениться на ей, на Елене Прекрасной.
Да, друзья мои, Вара — пулеметчик Жены Париса был убит снайперским выстрелом Александра Пархоменко. После того, как прекратил отсекать инфантерию от бронетанковых машин Аги, Махно и Ники Ович, Леньки Пантелеева.
— Он воровал, — оговорился Пархоменко, обращаясь к коню Буди, который даже покакал лишний раз по этому поводу.
— Что воровал?
— У меня патронов постоянно не хватает, — ответил Парик, и выбросил из затвора дымящуюся гильзу.
— Чепуха, у его пулемета совсем другие пули.
— Пули другие, а патроны одинаковые, — сказал наставительно Пар.
И добавил: — В любом случае, я видел, что он перешел на:
— Другая Сторона.
— Дурак ты Сашка, на стене были наши. Жена Париса тебе бошку оторвет, ибо мы и хотели взять их в:
— Клещи-и.
— Вара, Котовский и Елена на Стене Царицына, мы сзади с Волги, а этот джем для нашего торта, бронетанковые, так сказать, соединения, были бы нашим десертом.
— Я не знал. И тут подошла Жена Париса. Далее, выход из этой ситуации.
— Зачем ты убил мово пулеметчика, Александр Пархоменко? — спросила она, а Буди только потрепала за морду. Хотя и это можно было при желании понять, как:
— Ты тоже дождешься! — Буди испугался, подумал: сошлет на конюшню драть придурошных лошадей, а я отвык уж, кажется, служить в публичном хаусе. Надо попроситься куда-нибудь в другое место.
— Есть мнение, — продолжала Жена Париса, — что резидентом Новой России будет Распутин, по кличке:
— Их бин Распутин.
— Он имеет связи в Хермании? — сразу попытался развить свою нарождающуюся мысль Буди.
— Нет, нет, Буди, не сомневайся, это действительно важно. Ибо.
Ибо этот Фрай, тоже претендующий На, так сказать, их имеет. Но, думаю, нет. Зато с ним можно произрасти Сибирью.
— Там шишки и мишки, а они нужны нам? — спросил осмелев Пархоменко.
— Не скажи, милый друг, — она походя погладила его ниже пояса, там нефть и газ.
— Зачем нам нефть? — тоже удивился Буди, — грязищу только разводить.
— И газ, — поддержал друга Пархоменко, — что им, травиться? Ибо врагов к тому времени, когда мы его добудем не будет. Лучше Фрай.
— Или Эспи, — брякнул конь Буди, но не Киннер, как Распутин, а наоборот:
— Кентавр настоящий. Копыта, член — Распутину не тягаться, морда:
— Во! — Усы, как у заморской крысы. И именно эти усы навели Жену Париса на мысль:
— Пойдешь в Царицын и будешь пугать народ, мол:
— Я уже здесь, готовьтесь к приходу следующего.
— Следующего-заведующего, — спел Пархоменко.
— Нет, а в натуре, кто следующий-то? — спросил Буди. И добавил: — Давайте лучше останемся тачанкой. Со всеми ее колесами и другими неизбежными недостатками. Чё-то мне страшно.
— Друзья мои, вы должны быть в курсе, что боязливые никогда не войдут в Царицын, а будут просто, как бедные родственники всю оставшуюся жизнь ловить рыбу на Волге, где уж не будет даже в воображении сочных и жирных, очень полезных к праздничному столу осетров.
— Я думал, Рыбак переводится, как Человек Умный, — сказал Пархоменко.