Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
Йон, который в отличие от меня все еще не пришел в себя, был привязан к койке кожаными ремнями — видимо, даже несмотря на действие лекарств, священники, зная о его силе, решили не рисковать. Его правое предплечье пребывало в том же тошнотворно ужасающем состоянии, что и мое, и теперь я могла проследить, как входившие и выходившие из него трубки в какой-то момент переплетались с моими и все вместе они подсоединялись к большому белому аппарату, гул которого я и услышала почти сразу, как пришла в себя. Судя по всему, внутри наша кровь — или что бы это ни было — смешивалась, очищалась и проходила еще какие-то стадии обработки, прежде чем поступать в верхнюю часть машины — большую стеклянную колбу, по капле наполнявшуюся светлой и как будто даже слегка мерцающей жидкостью. Насчет последнего, впрочем, не уверена — вполне возможно, что в ней просто так преломлялся окружающий электрический свет.
— Вот он — драгоценный плод моих многолетних трудов, — с гордостью произнес отец Евгений, прекрасно зная, на что я смотрю. — Сыворотка, полученная из ваших образцов, способна будет пробудить спящие гены даже у тех, кто уже много поколений назад потерял связь с Великим Зверем. Даже наш святейший Иерарх не верил, что я сумею достичь поставленной цели — не верил до того, как я показал ему эффект сыворотки, полученной от Анни и ее альфы. Да, наши подопытные не смогли вынести силу благодати, что разлилась по их венам, и ярость поглотила их так же, как тех несчастных больных ублюдков, которых иногда отлавливают наши бравые стражи закона. Но образцы Анни были несовершенны — в отличие от ваших с Йоном.
— Почему… почему мы… — Слезы отчаяния и злости жгли мне глаза, но я не могла заплакать. У меня просто не получалось. — Только из-за того, что в тот раз мы пришли к вам? Вы поэтому так на нас зациклились?
— Великий Зверь ничего не делает просто так, дитя мое, — снисходительно отозвался священник. — Ваша с Йоном связь крепче, чем любая из тех, что я успел повидать. Разве не прекрасна сама мысль о том, что вы так сильно любили друг друга именно для того, чтобы ваша магия и ваша сила послужили нашей Церкви и спасли целую расу от вымирания? Бывает ли цель выше, чище и прекраснее? Любить своего альфу и через эту любовь возлюбить не только Великого Зверя, но и весь мир? Омеги почитаемы за количество детенышей, что выходят из их чрева. А ты станешь матерью для целого мира, дитя мое. Прекрасного нового мира, в котором больше не останется греха.
— Вы… убьете нас? — спросила я, чувствуя, как горячие соленые капельки все же прокатились по моей переносице, капая на подушку. Но в тот момент я плакала не о себе и даже не о Йоне — а о том крошечном комочке, что так недолго жил внутри меня, а теперь вместе с нами обоими становился жертвой ради будущего, которого никто из нас никогда не хотел.
— Я боюсь, что иной исход просто невозможен, милая, — как будто действительно с сожалением проговорил альфа. — Мне нужно будет все, что сможет отдать твое тело, чтобы образцов было достаточно для последующего воспроизведения. Но не волнуйся — ты не почувствуешь боли, ты просто скоро заснешь и сама не заметишь, как предстанешь перед Великим Зверем, окруженная сиянием благодати своего исполненного долга. Просто потерпи немного, дитя мое. Я буду поблизости и не оставлю тебя, поэтому ни о чем не беспокойся. — Сказав это, он словно бы для выразительности кивнул, а потом, привлеченный позвавшими его снаружи голосами, вышел за шторку, оставив нас с Йоном одних.
Я не пыталась его остановить. У меня не осталось ровным счетом никаких сил пытаться достучаться до него и объяснить, что в нас с моим мужем не было ровным счетом ничего магического или особенного. И наша смерть будет совершенно напрасной — и такой глупой, что у меня сводило все внутри.
«А какая смерть была бы не глупой, маленькая омега?» — вдруг услышала я знакомый голос у себя в голове и, переведя взгляд на альфу, поняла, что он несмотря на весь ужас своего положения умудряется улыбаться — пусть даже криво и слабо.
«Например, та, в которой мы бы умерли ужасно старыми и обязательно в один день», — отозвалась я, глядя в его черные глаза, которые сейчас казались еще больше на осунувшемся бледном лице.
«Мы… обязательно запланируем это на следующую жизнь, что скажешь?» — предложил Йон. На мгновение мне показалось, что он пошевелил пальцами изувеченной правой руки, словно пытаясь дотянуться до меня, и одно это заставило слезы еще быстрее и горячее политься из моих глаз.
«Не плачь, маленькая, — мягко попросил он. — У меня сердце разрывается, когда ты так плачешь».
«Я… я, кажется, совсем не могу перестать, прости. — Улыбка резала губы, словно остро заточенный нож. — Что… что случилось с Медвежонком? Он в порядке?»
«Я думаю, что да, — помолчав, мысленно ответил Йон, продолжая смотреть мне в глаза. — Когда он сказал то, что хотел сказать, поднялся невероятный шум. Его отец словно обезумел. Он начал… начал кричать на него, обзывать последними словами и в конце концов…»
Он не стал продолжать, но я и так поняла — по выражению его лица и глаз.
«Сказал им, верно?» — с удивительным для меня самой спокойствием спросила я.
«Да, — не стал ходить вокруг да около мой альфа. — Назвал его выродком и подстилкой-омегой, выполняющим поручения своего хозяина».
«Зверь знает что», — мысленно пробормотала я, на несколько мгновений прикрыв глаза.
«Началась нехилая заварушка. Боро-старший бушевал, как торнадо — он совершенно потерял над собой контроль и уже не понимал, что делает и что говорит. От его запаха скрутило почти всех собравшихся кроме…»
«Кроме Медвежонка, — легко догадалась я. — Наш малыш неприкасаемый, его никакие запахи не берут. И весь мир это увидел».
«Мир вообще много чего увидел и услышал сегодня, — крякнул Йон. — Уж точно куда больше, чем планировал, нарезая салатики и собираясь за семейным столом».
«Этот фанатик сказал, что ты бросился на сцену, чтобы защитить его», — вспомнила я.
«Да, я… пытался, — неловко признал он. — Но в итоге запах Боро свалил меня прежде, чем я смог что-то сделать, а следующее, чем я помню — это как этот ублюдок вводит мне что-то, от чего у меня буквально мозги вскипели. Думал, голова прямо там взорвется».
«Я… тоже это почувствовала».
Мы оба замолчали, поняв, что снова вернулись к самому началу разговора. Удивительно, но сейчас боли уже не было — только ощущение странной тянущей пустоты где-то внутри, которая расползалась от полностью омертвевшей левой руки.
«Прости меня, Хана. — Теперь его голос звучал едва слышно, словно он шептал. — Прости, что у меня опять не получится сдержать обещание».
«В следующей жизни… — ответила я, смаргивая все никак не прекращающиеся слезы. — Я тебе это обязательно… припомню».