Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
Я опустила взгляд на свою все еще забинтованную руку. В голове сами собой, словно по волшебству, зазвучали слова, сказанные мне так давно, что нет ничего удивительного в том, что я совсем о них позабыла.
«Метка это следствие, а не причина, разве вы оба до сих пор этого не поняли? Ваши души были связаны задолго до того, как она появилась — возможно, вообще задолго до этой жизни. И они останутся связаны, даже если она по каким-то причинам исчезнет».
Может быть, Медвежонок и был в чем-то прав? Не во всем, бесспорно, но хотя бы в том, что правда не была столь однозначной, как мы порой привыкли ее воспринимать и ожидать увидеть. Мои глаза, мое тело, мое сердце и мой разум говорили мне, что наша с Йоном связь разорвана навсегда. Что мы потеряли то, что было между нами, и наша сказка закончилась. Но хотела ли я в это верить? Хотела ли, чтобы это было моей правдой? И я вдруг поняла, что ответ на этот вопрос совсем не такой очевидный, как могло бы показаться.
— Так… что ты будешь делать дальше? — спросила я, с трудом отрывая взгляд от букв на надгробном камне Ории. — Теперь, когда все… вот так?
— Я? — вдруг совершенно искренне рассмеялся Дани. — Я ничего не буду делать. Я уже и так… сделал достаточно.
— Я не совсем понимаю, — нахмурилась я, снова ощутив то самое чувство недосказанности, что и прежде витало в воздухе.
— Боюсь, что Церкви сейчас достаточно потрясений, чтобы терпеть у себя под крылом кардинала-омегу, — пояснил тот, продолжая широко улыбаться.
— И… что теперь? — растерялась я.
— Я досрочно сложил с себя сан, — пожал плечами мой друг. — Отец Горацио великодушно согласился временно взять на себя эти полномочия, пока не будет сперва выбран новый Иерарх, а затем он не назначит нового кардинала Восточного города.
— Великодушно согласился, да? — не сдержав скепсиса в голосе, уточнила я. — А мне кажется, он только и ждал возможности залезть на освободившееся место.
— Он нам помог, — как будто с легким укором в голосе заметил Дани. — И я… доверяю ему больше, чем… многим другим кандидатам. Ты разве нет?
Я не ответила. Вдруг вспомнился тот вечер, когда я застала Джен и Дани в одной из комнат поместья Боро, а затем Горацио перешел грань и между ними с моей подругой произошло то, что произошло. Может быть, именно тот вечер стал для меня некой разделительной полосой, после которой я уже не могла воспринимать священника как нашего доброго друга, готового всегда прийти на помощь и отстаивающего «правильные» идеалы Церкви. Но, может быть, я действительно требовала от окружающих — и самой себя — слишком многого, бросаясь из крайности в крайность.
— А отец Евгений? Что будет с ним и его исследованиями? — Я слышала, что когда Далла и его подчиненные ворвались в застенки Церкви, чтобы вытащить нас с Йоном, между ними и церковниками завязалась короткая, но весьма ожесточенная схватка, в результате которой этого фанатика, как и его приспешников, повязали.
— Его будут судить, — серьезно ответил Дани. — Открыто и публично, потому что Церкви больше не простят секретов и кулуарных договоренностей. Весь мир узнает, что он сделал с Анни и остальными — и что чуть не сделал с вами с братишкой. Но не волнуйся, я договорился с отцом Горацио, что вам с Йоном необязательно будет давать показания — в этом все равно нет особого смысла, учитывая количество неоспоримых доказательств его вины.
Я кивнула. Идея о том, что преступления Церкви — сперва эти, а потом и многие другие — наконец-то будут выставлены на всеобщее обозрения, мне очень импонировала. Это был хороший старт для всего того, что еще предстояло сделать после.
Но было все-таки кое-что, что не давало мне покоя.
— Но как же… как же теперь ты, Дани? — тихо спросила я, помолчав.
— Не знаю, — с легкой улыбкой пожал плечами он. — Может быть, пойду в школу.
— В школу? — не поверила своим ушам я. — Бывший кардинал Восточного города вдруг вот так возьмет и сядет за парту?
— Я… много пропустил, — неловко покраснел парень. — Пока… работал на Орию. Мне кажется, было бы правильнее немного замедлиться и вернуться назад. Мама обещала, что найдет для меня хорошую школу где-нибудь за границей, где меня не так хорошо знают. Я сдам часть дисциплин экстерном, но последние курсы хочу прослушать очно. А потом, может быть, поступлю в университет — на исторический. Хочется получше разобраться в том, что успела напридумывать Церковь за эти столетия.
Я кивала, слушая его, но потом вдруг сообразила:
— За границей? Ты сказал, что мама нашла для тебя школу за границей?
— Да, — подтвердил он, и выражение его лица стало немного виноватым. — Я поэтому и хотел… тебя увидеть, сестренка. Чтобы сказать лично.
Не знаю почему, но у меня вдруг закружилась голова, и я была вынуждена опереться на Дани, чтобы не упасть. Казалось сущей глупостью — мы и так после его посвящения в сан виделись пару раз в месяц в лучшем случае, а общались в основном по телефону или через мессенджеры. Но одно дело знать наверняка, что он совсем рядом — в паре часов езды, — и другое, что он в далекой чужой стране, которая по сути своей как будто бы ничем не отличалась от другой галактики. Как и при прощании с Джен накануне, у меня вдруг появилось неприятное, горечью отдающее под горлом чувство, что здесь и сейчас заканчивается что-то большое и важное — что-то, что уже никогда не получится вернуть назад.
— Все нормально, Хана? — встревожился он. — Это из-за беременности?
— Нет, глупый, — мотнула головой я, сдерживая подступившие к глазам слезы и крепко, до боли сжимая его в своих объятиях. — Это из-за тебя. Я буду… ужасно скучать, Дани. Пожалуйста, возвращайся скорее, ладно?
Он улыбнулся и ничего не ответил, тоже обняв меня одной свободной рукой. По натянутой ткани зонта барабанил все усиливающийся дождь, и мне вдруг начало казаться, что мы тонем где-то посреди беспросветного зимнего океана. Но пока меня окружал запах цветущих одуванчиков, мое лето всегда было со мной — так глубоко в моем сердце, откуда его неспособно было вытравить никакое ожидание и никакой мороз.
До дома я добиралась на автобусе. Привычно приложив проездной к считывающему устройству и пройдя дальше в полупустой ярко освещенный салон, я вдруг осознала, как давно не делала этого — как давно не оставалась наедине со своими мыслями посреди движущегося куда-то города. И этот пустой автобус со сверкающими в лучах фар и фонарей дождевыми каплями на окнах внезапно показался мне идеальным прибежищем для всех моих мыслей, что так долго не находили покоя внутри моей головы.
Я видела их всех — и тех, кто ушел, и тех, кто остался, и тех, кому только надлежало уйти. Широкую материнскую улыбку Ории, робко-восторженный взгляд Медвежонка, строгие и полные тревоги глаза Джен, усмешку Поппи и вечно угрюмое личико Норы. Я вновь ощутила опалившую меня ярость Агаты и ненависть Фердинанда Боро, маниакально-извращенную ласку отца Евгения и пугающую жесткость отца Горацио. Одно лицо сменялось другим, и я чувствовала то спертый запах квартиры детектива Гарриса, то аромат смерти, витавший на фермах Красной Лилии, то благоухание цветов в больничной оранжерее, где Мина Гу похоронила воспоминания о своих ошибках, то затхлость коридоров подземного бункера. Я слышала бодрый и звучный голос Кори МакДонала, рассказывавшего о табличках Оймаха, смех Макса, предлагавшего мне свой фирменный коктейль с сюрпризом, и грохот выстрелов, переходивший в раскатистый гул колоколов Этерия.