Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
— Он не смог справиться, — тихо и задумчиво ответил Дани. — Вместо того, чтобы принять неизбежное и жить с ним, он предпочел в ужасе удрать от него. Он так и не смог смириться с тем, что его единственный сын родился омегой и что из-за этого все его мечты о блестящей церковной карьере пошли прахом. Он до последнего отказывался признавать то, что в его большом и таком важном плане одна из самых главных ступеней прогнила насквозь. Закрывал на это глаза до последнего, надеясь, что как-нибудь так получится и все обойдется, да вот только… От правды никуда не денешься, верно, сестренка?
Он поймал мой взгляд и улыбнулся, и я ответила ему тем же, хотя мне вдруг показалось, что он чего-то недоговаривает — что наш разговор на самом деле должен быть совсем не об этом.
— Да, правда это… такая штука, — неуклюже подтвердила я, перешагнув через очередную лужу в промятом времени углублении каменной дорожки. Постепенно вокруг нас начинала сгущаться темнота, в которой тонули очертания деревьев и надгробных плит. Возможно, не повидай я все ужасы этого мира лицом к лицу, мне бы могло сейчас стать немного не по себе. — Но я рада, что хотя бы одной мировой загадкой у нас стало меньше. Значит, Гвин и остальные все же были правы? Это люди наши предки, а на не наоборот?
— Я не знаю, — вдруг пожал плечами Дани.
— В смысле? — не поняла я. — Как ты можешь этого не знать?
Омега остановился, и мне пришлось остановиться тоже, чтобы остаться с ним под одним зонтом. Он очень внимательно смотрел на меня, как будто собираясь с духом, чтобы произнести то, что давно хотел мне сказать:
— Экспертиза не дала однозначных результатов. На самом деле ни я, ни ребята, которые этим занимались, не знают наверняка, как связаны наши с людьми расы. Они продолжат исследования, но на это могут уйти годы, и мы все равно никогда не будем уверены до конца. Пока рабочей является версия, что и бестии, и люди это потомки некого… третьего вида. Кого-то, кто был на Земле до всех нас. Но после того, что Церковь натворила с нашей историей, я ума не приложу, как и где мы можем найти хоть какие-то сведения об этом.
Я потрясенно молчала, совершенно не зная, что сказать. Потом еле-еле выдавила из себя:
— Но ты же… Там на Празднике… Ты же сказал на весь мир, что люди наши предки и что…
— Я много думал об этом, — кивнул Дани, переводя задумчивый взгляд вперед и снова начиная шагать по дорожке, увлекая меня за собой. — В тот самый день, когда ты впервые попросила меня об этом, я сразу понял, что должен сделать вне зависимости от того, что покажет экспертиза.
— Я… я не уверена, что понимаю, — призналась я.
— Что такое правда, сестренка? — спросил он, коротко посмотрев на меня. — И чем она отличается от лжи?
— Правда произошла на самом деле, а ложь… просто кто-то придумал, — предположила я.
— А если нет возможности выяснить, произошло ли что-то на самом деле или нет? Или если… никто и не пытается это выяснить? — Его голос был все таким же задумчивым и мягким, обволакивающим меня, как и его сладкий одуванчиковый запах, который омега впервые за последние месяцы не пытался подавлять.
— Правда все равно только одна, — помотала головой я. — Неважно, знает ли ее кто-то или нет. Она не меняется из-за этого сама по себе.
— Наверное, — не стал спорить он. — Но для себя я решил, что правда это то, во что мы готовы верить. То, во что нам хочется верить больше всего на свете. Для моего отца такой правдой была история о золотом ребенке и величии, которое он принес с собой. Для меня правдой стала ты и братишка Йон.
— Хочешь сказать, ты сделал это… ради нас? — не поверила своим ушам я, снова останавливая его и с покалывающей в пальцах тревогой вглядываясь в его такое безмятежное и совсем еще юное личико, на котором, кажется, даже пушок никогда не рос.
— Я сделал то, что считаю правильным, — легко отозвался он, нежно проведя пальцами по моей щеке. — То, что не мог не сделать, потому что шанс для такой речи и такой правды бывает раз в тысячу лет.
— Но это… это… — растерянно забормотала я, тщетно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. — Это же новая ложь взамен той, которой потчевала нас Церковь все эти годы!
— Она стала ложью лишь сейчас, — пожал плечами Дани. — Но до этого для многих и многих поколений она была правдой. Правдой, в которую все верили. И знаешь что? И люди, и бестии умудрялись быть счастливыми и несчастными вне зависимости от нее. Как они продолжат быть таковыми и теперь, когда у них появится новая правда. Я не думаю, что это так уж важно, сестренка.
— Конечно, это важно! — возмущенно воскликнула я. — Важно, потому что это же все меняет, это влияет на миллионы жизней, это…
— Хана, посмотри туда. — Медвежонок кивнул головой в сторону и, обернувшись, я увидела освещенное неярким желтоватым светом надгробие, которое в первые секунды совсем не показалось мне знакомым — пока я не увидела высеченное на нем имя.
— Ория, — почти беззвучно выдохнула я. — Так вот к кому ты привел меня…
— Я еще ни разу не бывал здесь с тех пор, как стал кардиналом, — кивнул тот, подходя к могильному камню и стряхивая с него набухшие дождевые капли. — Сейчас это кажется почти безумием.
— У тебя… не было времени, — неловко проговорила я, все еще не переключившись с нашей предыдущей темы.
— Так я себе и говорил, — подтвердил Дани. — А теперь кажусь себе таким же трусом, как мой отец. Следовало с самого начала дать маме понять, что она не может за меня решать, с кем я могу общаться, а с кем нет. Вот это — важно. То, что от той женщины, что спасла мне когда-то жизнь, остался лишь холодный камень, это важно. А вот какая кровь течет в моих венах и кто был моим прародителем — мне, честно говоря, наплевать.
Я не знала, что сказать. К своему стыду, я вдруг осознала, что и сама ни разу не навещала Орию с самого дня похорон. Постоянно были какие-то другие дела, другие мысли и требующие решения вопросы. А ведь мне было о чем ей рассказать и чем похвастаться — да хотя бы тем, что ее мечта вот-вот осуществится и что все мы помним то большое и важное, чему она нас учила.
«Действительно ли ты помнишь?» — вдруг спросил голос другой Ханы у меня в голове. Той самый Ханы, которой я так долго пыталась стать — и к которой впервые, кажется, подошла так близко.