Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
— Ты, конечно, права, но… Она правда сейчас не в лучшем настроении, и я боюсь как бы чего не вышло, — пробормотал подпольщик.
— То есть ты считаешь, что легче просто поставить ее перед фактом, что мы собираемся увести несколько десятков членов Общества на поверхность? — не совсем поняла его логику я.
— Может, и так, — осторожно кивнул Меркурио. — Тогда она точно вряд ли сможет что-то сделать. У нее просто не будет возможности как-то организовать оставшихся и попытаться остановить нас силой. Сама подумай.
— Думаешь, она на это способна? — возразила я, ощущая, как происходящее как-то слишком быстро стягивается вокруг меня в тугой узел, заставляя ощущать себя загнанной в угол.
— Я уже не знаю, — честно ответил он. — Мне удалось поговорить далеко не со всеми, только с самыми надежными ребятами,
— Мы этого не знаем, — возразила я, однако спокойствия мне самой эти слова не прибавили. — Не знаем, рассказала она им что-то или нет. Меркурио, у тебя есть план этого места? Сколько вообще тут входов и выходов?
— Да, конечно, — кивнул он, подойдя к одному из металлических шкафов с выдвижными ящиками, и вынул из него пачку перетянутых бечевкой старых бумаг. — Я планировал воспользоваться самым дальним и редко патрулируемым, он ведет к промышленным кварталам возле залива. Там мы вряд ли привлечем чье-то внимание, особенно ночью.
— У Гвин хватит подручных, чтобы патрулировать их все в случае чего? — уточнила я, склонившись над чертежами, которые он аккуратно расстелил на своем столе.
— Половину из них можно просто запечатать, — нахмурившись, отозвался альфа. — Или перекрыть механически. В любом случае сделать это быстро у нее не выйдет, и именно поэтому я не думаю, что нам стоит рисковать и ставить ее в известность о том, что мы планируем вывести часть ребят наверх. Она… Хана, я правда опасаюсь, что в текущих обстоятельствах она нас просто не выпустит. До того, как Анни ушла, у меня был шанс ее переубедить, но сейчас я в этом совсем не уверен.
Я молчала, рассматривая местами выцветшие линии на старых чертежах. Где-то на задворках моего сознания билась насмерть перепуганная мысль о том, что я никогда на это не подписывалась. Что я вовсе не гожусь на роль пусть даже не лидера сопротивления, но как будто советника для такого лидера. Я ужасно боялась допустить ошибку и в то же время отчетливо осознавала, что промолчать и уйти от этой ответственности будет еще большей трусостью. Если мы с Меркурио пойдем на это — решим действовать за спиной Гвин, — можно будет забыть о дальнейшем сотрудничестве с Обществом. Забыть обо всех тех договоренностях, что были сделаны и закреплены во время нашей трехсторонней встречи в доме у озера. Более того мы бы не смогли ни контролировать, ни даже банально узнать наперед о том, что Гвин будет делать после нашего «предательства». А учитывая все эти разговоры про «месть Церкви», это могло быть что угодно — вплоть до самой большой глупости.
— Ты же понимаешь, о чем мы сейчас говорим? — наконец тихо спросила я. — Если нам даже удастся выбраться отсюда и увести с собой какую-то часть ребят, остальные тут застрянут. После такого она точно никого и ни за что не выпустит.
— Во-первых, мы этого не знаем, — возразил он, но, как и в моем случае, уверенности в этих словах не было ни на грамм. — А, во-вторых, это может быть нашим единственным шансом спасти хоть кого-то в принципе.
— Ты ведь знаешь ее лучше меня, — помолчав, проговорила я. В голову вдруг пришла мысль о том, как тут душно и каким блеклым был свет гудящих под потолком люминесцентных ламп.
— Сейчас мне кажется, что я никогда толком не знал, на что она вообще в принципе способна, — негромко отозвался он, сосредоточенно глядя в стол. — Утром она была… Я не знаю, как это описать. В ярости. И я понял, что медлить нельзя. Поэтому и начал всех готовить сегодня.
Мне хотелось сказать ему, что он зря паникует. Что нам не нужно принимать такого рода решения впопыхах. Что ситуация вполне может быть вовсе не такой катастрофической, как кажется. Но эти слова, только зарождаясь у меня в сознании, уже казались бесформенными и плоскими. И более того — не несущими
— Я на самом деле не думаю, что имею право указывать тебе, что делать, — сказала я. — Но сейчас, глядя на тебя, я думаю, что ты замечательный лидер. Такой, какого Общество на самом деле заслуживает и кто заботится в первую очередь о жизнях и безопасности, а не о какой-то абстрактной цели, мести или чем-то подобном. Если ты считаешь, что нужно поступить именно так, я согласна тебя поддержать. И помочь чем смогу.
В тот самый момент я вдруг осознала, насколько в целом схожи наши ситуации. Меркурио, чтобы спасти хотя бы часть оймахистов от обоюдоострого меча паранойи и ярости Гвин с одной стороны и теоретической атаки церковников с другой, готов был пойти на риск и даже на жертвы в случае необходимости и принять за них ответственность. Йон поступал аналогично, когда рассматривал варианты решения проблемы с фермами Красной Лилии. Теория меньшего зла отлично работала в разрезе статистики и холодной логики, но совершенно иначе ощущалась изнутри, когда речь шла не о цифрах, а о конкретных, буквально ощущающихся на пальцах жизнях. Наверное, поэтому из меня бы никогда не получился хороший лидер, способный принимать сложные решения. Я слишком остро чувствовала чужую боль, слишком отчетливо была способна вообразить себе отчаяние, ужас и непонимание тех, кого определили в разряд «меньшего зла». Но в то же время слишком хорошо понимала, что иногда жизнь в самом деле не оставляет нам иного выбора. Все внутри меня билось и сопротивлялось этому — сопротивлялось самой идее, что справедливости в каком-то высшем смысле этого слова просто не существует. Что есть случайности, волевые порывы, решения и убеждения, но все это разбивается о непреклонную безжалостность реальности, где рано или поздно ты все равно вынужден выбирать. Я выбрала Йона, когда горел Дом, Йон выбрал спасение будущих жертв Красной Лили ценой крови в настоящем, Меркурио выбирал спасти своих друзей и единомышленников, понимая, что это может означать для тех, кто тут останется.
Меня затошнило, и я с трудом сдержала подкативший к горлу сгусток желчи. Таков ли был истинный облик мира, в котором мы все жили? Ты или тебя, убей, чтобы не быть убитым, осознай, как далеко ты готов зайти, чтобы сохранить то, что имеешь, и поступить правильно. Хотя о какой правильности вообще могла идти речь в ситуации, когда в какую бы сторону ты ни выстрелил, все равно попадешь в того, кто этой пули не заслужил?
— Тебе лучше остаться у меня, пока мы все готовим, — резюмировал Меркурио. — Не знаю, как долго нам удастся скрывать твое присутствие от Гвин, но, думаю, пока ей не до этого. Ночью выйдешь вместе с нами, так будет надежнее.
— Да, наверное, — не стала спорить я. Подпольщик еще какое-то время пробыл в кабинете, но больше мы с ним не говорили, а потом он ушел, заблокировав дверь, чтобы на меня тут никто случайно не наткнулся — благо крошечная личная уборная и какой-никакой запас воды и печенья в его тумбочке позволяли мне относительно безболезненно пробыть тут в одиночестве несколько часов.
Сперва, оставшись одна, я разглядывала так и оставшиеся на столе чертежи убежища, но очень скоро пришла к выводу, что линии ломаются и путаются у меня в голове, превращаясь в какую-то паутину, и я вижу не коридоры и переходы между отсеками, а какие-то якобы скрытые за ними фигуры и символы. Кажется, ощутив, что можно наконец-то расслабиться, мой мозг решил от греха подальше отключить все аналитические и критические функции, оставив только образное и эмоционально-интуитивное. Это ощущалось странно, и я поймала себя на мысли, что самым уютном местом в неярко освещенном кабинете Меркурио мне кажется дальний темный угол, где так удачно сгорбился старый матрас. Немного позже, опытным путем, я выяснила, что матрас закрывал дыру в стене, которая выглядела так, будто ее прогрызли мыши-киборги, но скорее являлась следствием общей изношенности бункера, за которым никто по сути в полной мере не следил уже много десятков лет.