Алхимия лжи
Шрифт:
К нам присоединяются друзья Эрхарда, без которых он не появляется ни на одном мероприятии. Все они из уважаемых семейств Лондона.
Тревога сжимает сердце от того, что мой благоверный до сих пор не вышел на связь. Последнее, что я помню: он говорит по телефону, плечи напряженные, будто стряслось что-то ужасное. Я беру его за руку и спрашиваю, что случилось. Меня беспокоит только Кристоф, с остальными проблемами он справится. Муж поворачивается, на лице застыли ужас и негодование. Дальше туман. Я вспомню, обязательно вспомню. Я должна!
– Что делают власти по поиску
– Пока они больше задают вопросы, чем отвечают. Поиски ведутся – это все что я знаю.
– Подключите частный сектор, – обращаюсь я к Олегу, – пусть обследуют квадрат за квадратом. Назначьте награду за любую информацию.
– Как могли бесследно исчезнуть двенадцать человек? – адвокат косится на меня с подозрением, будто подобный кунштюк можно ожидать только от меня.
– Где Эрхард, там и его охрана, – отвечаю я. Чтобы успокоить его и себя, добавляю. – Об исчезновении еще рано говорить.
– На вашем платье кровь, и вы не можете объяснить откуда она. Вы были в открытом море, а трупы легко выбросить за борт. Мобильный телефон вашего мужа отключен, как и главы его безопасности. Вот почему все всполошились.
Длинной процессией проходим через полутемный пассаж. Позади нас на каталке везут мертвеца. Мы сторонимся, чтобы пропустить того, кто уже никуда не спешит. Глядя на черный пластик, скрывающий чье-то бездыханное тело, мне вспоминаются слова Эрхарда: «Единственное, что может забрать тебя у меня – это смерть».
Цепенею от секундной вспышки в памяти. Мы с Эрхардом стоим обнявшись на верхней палубе арендованной яхты и вглядываемся вдаль. Он нежно целует мое плечо и с виноватой улыбкой признается, что фейерверк все-таки будет. Я в недоумении. К нам подходит моя ассистентка Линда и что-то говорит. Ее губы двигаются, но из-за рева рассекающего волны катера секьюрити, жужжащий голос надоедливой помощницы почти не слышен.
– Вы не видели Линду? – спрашиваю я у сопровождающих. Все качают головами, – Пожалуйста, найдите ее. Она подходила к нам с Эрхардом на палубе. Хочу узнать зачем.
Олег тянется к мобильному телефону, заверяет, что разберется.
Карабинеры заводят меня в смотровой кабинет, остальных размещают в комнате ожидания. Через стеклянную дверь слышу, как друзья Эрхарда спорят о случившемся. В открытую меня никто не обвиняет, но подозрения сквозят намеком. Похоже, только Олег не верит, что я могла что-то предпринять против Эрхарда.
Невысокая дама лет пятидесяти с прокуренными зубами встречает меня у стеклянной витрины с пробирками и реактивами. Ее худоба опасно граничит с анорексией. Но в отличие от людей, пораженных этой болезнью, она энергична и напориста. Волосы гладко зачесаны и наспех собраны дешевой резинкой. Представляется Марией и на жутком английском рассказывает о процедуре.
Намеренно не афиширую знание итальянского. Жду, когда они расслабятся и сболтнут лишнего.
– You understand me? – спрашивает она, проглатывая согласные.
Утвердительно киваю и ловлю себя на мысли, что Эрхард из принципа потребовал бы переводчика.
Эксперт просит снять платье, белье и босоножки. Коллар и серьги-подвески, взятые
Мария раскладывает мои вещи по герметичным пакетам для улик. Ей помогает девушка лет двадцати. В отличие от эксперта она уже вынесла мне приговор и даже не старается это скрыть.
Стою в центре кабинета обнаженная, понурая и дезориентированная. Меня просят открыть рот, чтобы взять мазок, тыкают изнутри в щеку и запечатывают ватную палочку в пластиковой пробирке. Потом берут соскобы вокруг порезов и кровоподтеков. Девушка смотрит на старый шрам на животе, а эксперт разглядывает синяки двухдневной давности и следы удушения на шее. Сейчас они хорошо видны. На торжестве же их успешно прикрывал жемчужный коллар.
Эксперт фотографирует все отметины на теле. Усердно протоколирует и отмечает на схеме женской фигуры. Светит фонариком в глаза и просит еще раз открыть рот. Придирчиво вглядывается в каждый зуб, словно стоматолог в поисках кариеса.
Девушка просит меня встать на белую пеленку и тщательно расчесывает волосы. Липкой лентой проходится по всему телу. Сворачивает пеленку и запаковывает в пакет. Что она пытается найти? Частицы пороха?
Меня проводят за ширму. Ложусь на гинекологическое кресло. После осмотра спрашивают, знаю ли я о беременности? Я киваю. Эксперт записывает в протоколе досмотра срок с погрешностью на одну неделю.
Вдруг окно распахивается, меня ослепляет вспышка фотокамеры. Я инстинктивно отгораживаюсь ладонью, но интимные части тела наверняка попадают в объектив. Эксперт ругается по-итальянски и лупит фотографа дыроколом по голове. Тот быстро спрыгивает и скрывается в посадках серебристого тополя. Несколько минут женщины охают и ахают, извиняясь. Потом как-то резко успокаиваются, будто получили от начальства по ментальному каналу нагоняй, и продолжают работу.
Последними подвергаются проверке руки. Глядя на то, как из-под моих ногтей высыпаются частички высохшей крови, я вспоминаю, как утром в лондонском особняке мне делали маникюр. Рядом бегал Кристоф, а Эрхард опасался, что сын споткнется и непременно напорется на ножницы.
Меня провожают в душевую и выдают одноразовый белый комбинезон, как у маляров, красивших фасад особняка в Хампстеде. От вида заскорузлого полотенца я брезгливо морщусь. Но делать нечего, мне нужен душ и поскорее.
Поток теплой воды омывает тело и окрашивается в розовый цвет, будто я моюсь в слабом растворе марганцовки. Еще утром мы с Эрхардом нежились в ванне, полной душистой пены с экстрактом магнолии. Он шептал мне слова любви, целовал и благодарил за дивную ночь. Не помню, что я отвечала, почему-то это стерлось из памяти. Помню, как переплелись наши пальцы. Он нежно прижимал меня к себе и поглаживал живот. «Саша, я придумал имя для дочери, – он подарил мне трепетный поцелуй. – Люсия». «Прекрасное имя!» – я расплылась в улыбке.