Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
– Серьезная помощь! – вздрогнув, произнес Сердюк.
– Надеюсь, не дойдет до этого. Не такие уж мы амбициозные политики, – добавил доктор Михал Сергеич и приподнял стакан. – А сейчас выпьем, друзья! Выпьем за наш триумвират!
– Выпьем, – согласился Сердюк.
Чокнулись, выпили, закусили. Потом Бабаев спросил у пожилого физика:
– Ты вот, калантар, пришельцами занят в свободное время. А какими? Теми, что в Европу из Азии пришли?
– Нет, Али. То было переселение народов, а я про космос говорил. Про НЛО и космических пришельцев.
– Что, и такие были? – изумился аграрий.
– В точности никто не знает. Вся информация засекречена, и у нас в России, и в Штатах. Но если вам интересно…
– Интересно! –
Под водку истории доктора шли хорошо и были так невероятны, так чудесны, что Бабаев позабыл не только о заседании Думы, но и о новом своем офисе. Когда он очнулся, уже наступил вечер, и в окно глядела ущербная луна. Сердюк похрапывал, уткнувшись носом в стол, да и доктор Михал Сергеич казался утомленным. Они разбудили агрария, довели до лифта и спустились вниз, к автостоянке, где терпеливо поджидал Гутытку. Он развез новых бабаевских знакомцев по домам.
В «Эль Койоте», где Бабаев встретился с Шарлоттой, было в этот раз немноголюдно, а список экзотических блюд ограничен – то ли крокодилятину не завезли, то ли мексиканского тушкана. Пришлось довольствоваться карибским салатом и жарким из анаконды. Анаконда оказалась жесткой, как шина «тойоты» и примерно того же вкуса, но салат из ананасов с креветками Али Саргонович одобрил. Но Шарлотта, против своего обыкновения, энтузиазма к еде и питью не проявила, ковыряла нехотя салат, к анаконде не притронулась, а хлопнув пульке, сморщилась, будто угостили ее ядом. Выглядит плохо, отметил Бабаев; нос заострился, щеки бледные и с ресницами что-то не так – похоже, вообще их не наклеила.
– Здорова ли, бикеч? – поинтересовался он, доедая вторую порцию салата.
– Здорова, – буркнула Шарлотта. – У меня, Бабаев, крепкий организм. Но неприятности заедают. Мелкие.
– Что, наркоманишь помаленьку?
– Сейчас не до кайфа. Говорила ведь, что роман пишу! Аванс взяла у Мутантика, у него и выйдет. В январе.
– Так ты в воскресенье жаловалась, что книжка плохо идет и меня виноватила, – сказал Бабаев. – Потому такая мрачная?
– Нет, – оскалилась Шарлотта. – У мужиков одно на уме: если девушка печальна, так из-за них! Думаешь, бросил меня, к ханум какой-то переметнулся, так я страдаю?… Ничуть не бывало!
– Я тебя не бросал, потому что не подбирал, – произнес Али Саргонович. – Водки мексиканской хочешь? Или текилы? А может, коньяка?
Но дрянная девчонка замотала головой.
Боится чего-то, решил Бабаев. Не пасут ли ее?
Он осторожно огляделся. У дальней стены, где висели заржавленный клинок, карабин и портрет Панчо Вильи, сидела компания сорокалетних мужиков при дамах из породы телок. Дам было две, мужиков – трое, один явно некомплектный и потому озабоченный. Хоть лейтенант Вересова уже покинула «Койот», здесь хватало других тружениц подноса, длинноногих и соблазнительных; озабоченный поглядывал на них с меркантильным интересом. Ближе к Шарлотте и Бабаеву расположился мрачный тип в красном пиджаке; этот на девушек не обращал внимания, а пил как истомленный жаждой верблюд, пересекший Сахару. У окна закусывал мужчина в клетчатом, с физиономией иностранца; обгладывал свиную ножку и запивал рейнтвейном. Дальше всех, у барной стойки, маячила парочка: смутно знакомая девица, из тех, что примелькались на телеэкране, и господин с приятной внешностью. Было ему под шестьдесят, но выглядел он живчиком: щечки румяные, глазки веселые, полный рот зубов, и волос на голове еще хватает. Должно быть, он баловал спутницу комплиментами – она то и дело хихикала и нежно хлопала его ручкой.
Девять гостей, три официантки и швейцар у входа, подсчитал Бабаев. Кто же Шарлотту пасет? И пасут ли вообще?… Если кто ее и выслеживал, так мрачный в красном пиджаке – взгляд у него был что шило. Не простой
– А знаешь, – произнес Бабаев, наскучив молчанием Шарлотты, я тут с одним хакимом познакомился. Очень ученый человек! Что ни слово, то рубин и жемчуг! И он сказал, что к нам на Землю прилетали из космоса. Только это большой секрет.
– Блин! Такой большой, что всякому дебилу про него известно, пробормотала Шарлотта. – Ты, Бабаев, будто не знаешь, что пришельцы над Москвой пачками летают! И над Парижем, над Римом, над Пекином, а особенно над пустыней Нью-Мексико!
– Вот как! – удивился Али Саргонович. – И люди их в самом деле видят?
– Не важно, что пипл видит, важно, что хавает, – цинично заметила дрянная девчонка и вдруг окрысилась на Бабаева: – Слушай, брюнетик, ты зачем меня сюда привел? Резиновую анаконду жрать и байки про пришельцев слушать?
– Я тебя сюда не приводил, я здесь по твоему желанию, с достоинством молвил Бабаев. – Ты ведь кричала, что хлеб из глотки вырвали… хотела из первых рук, чтобы понюхать крови и пороху… не далее, как позавчера. А если тебе змею не прожевать, так я другое закажу. Гляди, мард [62] в клетчатом свинину кушает… Хочешь?
– Это Тойфель из «Берлинен цайтунг», хахаль марсельезкин, пояснила Шарлотта. – Я с ним спала.
– Помню, помню. А вот с тем мударом в красном? Тоже спала? Али Саргонович покосился на мрачного типа.
62
Мард – мужчина (персидск.).
– С мудаками не сплю! – отрезала Шарлотта. – Слушай, Бабаев, что ты пену гонишь? Что ты ко мне пристаешь, интернет твою мать?
– Я? – изумился Али Саргонович. – Меред кунем! Какая мать, какая пена? Забываешься, бикеч! Ты с депутатом говоришь! Интервью у него берешь!
– Беру, беру, – прошипела Шарлотта, сунула руку в бюстгальтер и что-то включила. – Ну, рассказывай, как ты Чуму ухайдакал. Время пошло!
Бабаев пустился в воспоминания, не забывая поглядывать по сторонам. Делал он это в высшей степени профессионально: то наклонялся салфетку поднять, то подзывал официантку и требовал сок из агавы, то доверительно нашептывал Шарлотте в ухо. Но результаты наблюдений были скудными. Клетчатый Тойфель грыз вторую ножку и временами, закрыв глаза, откидывался в кресле и с наслаждением чмокал. Мрачный тип опорожнил все емкости и велел тащить графин текилы. Живчик и теледива покинули бар, перебрались в уголок потемнее и заказали ужин. Румяный господин рассказывал случаи из адвокатской практики, затем перешел к пикантным анекдотам; девица жеманилась и хихикала. Некомплектный мужик, сидевший под Панчо Вильей, пялился на официанток, но, очевидно, еще не дошел до нужного градуса и рук не распускал.
– Все? – спросила Шарлотта. Бабаев кивнул, и она отключила магнитофон. Ни благодарности, ни радости, даже нахальство пропало… Определенно что-то с ней не так! – подумал Али Саргонович. Может, не с тем переспала? СПИДом заразилась или еще какой-то мерзкой хворью? Или все же роман не идет?… Сам Бабаев не имел к сочинительству склонности, но творческие муки литераторов наблюдал не раз и относился к ним с большим сочувствием. В Багдаде, при дворе Хуссейна, были штатные поэты, которым полагалось воспевать отца отечества, величие державы и мудрость партии. Арабы вообще-то привержены к поэзии, но к благородной и тонкой любовной лирике – такая уж у них ментальность. Губы любимой – алые розы, стан как стройная пальма, поступь – как у газели… Но Хуссейна, не говоря уж о стране и партии, нельзя было сравнить ни с розой, ни с газелью, и поэты мучились ужасно.