Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
– Бабаев, ты богат? – нарушила его воспоминания Шарлотта.
Так, понятно! – решил Али Саргонович. Деньги ей нужны! Наверное, приличная сумма… из-за мелкой она бы тосковать не стала… Ну, хвала Аллаху, хоть не больна!
– Я не богат, бикеч, но и не беден. У меня свой бизнес есть, так что если хочешь одолжиться…
– Что за бизнес? – перебила Шарлотта, никак не реагируя на предложение одолжиться.
– Я чайники делаю. Китайские.
– Почему китайские?
Бабаев пожал плечами.
– Можно немецкие или английские. Все от наклеек зависит, а напечатать их нет проблем. Те, что как бы европейские, подороже будут, а те, что из Китая – подешевле.
Писательница недоуменно поджала губы.
– Не понимаю… Отчего не все европейские, раз они дороже?
– Зачем китайцев обижать? Тоже люди, – пояснил Бабаев. Так сколько ты хочешь, бикеч? Сто тысяч? Двести? Конечно, в рублях, добавил он с поспешностью.
– Ничего не хочу, а вот для тебя есть предложения. Просили передать.
– Кто и когда?
– Мутантик. Вчера. Но он в посредниках, а просьба – от больших персон. Очень больших и очень богатых. Ты бы, Али, прислушался…
Кажется, бакшиш сулят, подумал Бабаев и грозно насупил брови.
– Даром деньги не даются… Что за работа?
– Обычная… Обычная для тебя. Как с Чумой. – Шарлотта выглядела так, словно подавилась костью. – Ты, Бабаев, брови не хмурь и на меня не зыркай… Я что… Меня попросили, я передала… Я…
– А ведь ты боишься, – сказал Бабаев и крепко стиснул ее руку. – Боишься, бикеч! Ты у нас алкоголичка, наркоманка и вообще… как это по-русски?… крутая стерва! А боишься… Почему?
– Пусти! Больно! Руку мне сломаешь! – пискнула Шарлотта, и Бабаев расслабил пальцы. – Боюсь, конечно же боюсь! Знаешь, кто всегда крайний? Посредники! Не так передали, не то сболтнули… Особенно если из наших посредничают, из журналюг… Борьку Кривошеева за что пришибли?… И Васю Муху?… Ну, этого не жаль, полный кретин… заказчик процент ему обещал, так захотелось и с исполнителя сорвать…
– А ты с меня не рви процент и цела будешь, – произнес Али Саргонович. – Ты лучше скажи, сколько за баш дают… за голову то есть. И в какой валюте.
Шарлотта назвала, и Бабаев презрительно сморщился.
– Богатые люди, говоришь? Большие? А по мне – так жадные! Что они, киллера с улицы нанимают? А я ведь депутат! Это са-авсем другое дело! Так и скажи. Я на своих утюгах больше заработаю.
– На каких утюгах?…
– Ну на чайниках. – Бабаев покосился на мрачного в красном, внушавшего ему большие подозрения. Тот пил, но была ли в графине текила или подкрашенная вода?… Слева, как раз под мышкой, пиджак у него оттопыривался. – Словом, передай, что цена не устраивает, – молвил Али Саргонович. – И еще список мне нужен. Кто их знает, этих больших людей! Втемную подпишешься, а потом такое подсунут!
– Например? – спросила Шарлотта, слегка успокоившись.
– Хотя бы президента. Нет, вру… – Бабаев покачал головой. – Я депутат, но президента мне на дуэль не вызвать. Хан с нукером не дерется!
– Ну и шуточки у тебя, Бабаев, – печально сказала Шарлотта. Знаешь что? Доедай свою змеюку и поедем ко мне. Скинем шмотки, в ванну залезем, и ты увидишь, какая я сладкая.
– Нет, бикеч. Ты езжай, а у меня еще дела. Гутытку тебя отвезет.
Прекословить она не посмела – хлопнула водки для бодрости, попудрилась, бросила на Бабаева виноватый взгляд и исчезла. Стыдно девушке, подумал Али Саргонович. Такое человеку предлагать! Депутату да в наемные убийцы! Но хоть и пишет про физиологию, а совесть все же есть. Нехорошо ей! Стыдно!
Отставив тарелку с анакондой, он оглядел ресторан. Новых лиц не прибавилось, а старые были при тех же делах: мрачный пил, Тойфель кушал, теледива и живчик болтали, а компания под Панчо Вильей развлекалась коньяком и граппой. Некомплектный, кажется, дозрел: ему таскали то и это, а он пытался ущипнуть девиц за мягкое и бормотал, что хочет чего-то послаще морковки, что у него немеряно бабла и нечего телкам двигать закидоны. На скандал нарвется, решил Али Саргонович, взял бутылку и стакан и перебрался за столик к мрачному.
– Что невесел, уртак? Друзей нет, пьешь в одиночку?
Красный пиджак уставился на Бабаева смутным взором.
– Кхак н-нет? Дрр… дррузей у меня п-полно, наши есть и энти… инс… инстаранцы… Кх… Кхалаш, М-макар, Коля-Кольт, Смити-В-Веси… И в-все мои дррузя!
Пьян в стельку, догадался Бабаев. Пьян, однако держится. И за Шарлоттой точно не следил.
– Горе у м-меня, – сообщил тем временем мрачный. Похоже, он был рад собеседнику. – Т-ты, м-мужик, ук… укхаз перзиденский з-знаешь? Дилелтантам н-нынче лафа, стреляй кхого хошь, а вот у м-меня заказов н-нету. Сосем н-нету! Вот жисть порклятая! Н-никакого ув… увважения к турдящимся!
– Это точно, – посочувствовал Бабаев. – А какие тебе заказы нужны?
– Т-такие! – Мрачный хлопнул по оттопырке под пиджаком. – Кх… кхилер я… отстрельщик Федя Брр… Брроневой… Выпьем, а, м-мужик?
– Выпьем, – согласился Бабаев и подумал в смущении: вот, хлеб у человека отбиваю…
Выпили, и он спросил:
– Что пиджак у тебя красный? Сильно коммунистов уважаешь?
– П-плевал я на них, – отозвался киллер Федя. – Р-рабочая одежка. На крр… кррасном крровь не в-видна.
Тем временем около портрета Панчо Вильи затеялся скандал. Ухватив официантку за фартук, озабоченный допрашивал:
– Текила у вас тут почем?
– Порция сорок долларов, – отвечала девушка, незаметно старясь освободиться. – Принести?
– Нет. А коньячок в какой цене?
– Пятьдесят, «Наполеон». Желаете?
– Желаю, но не коньяку. Ножки сколько?
– Ножки не продаются.
– А если стольник на каждую коленку и триста посередине?
Официантка, должно быть, имела опыт с такими гостями – расстегнула фартук и удалилась под защиту барной стойки. Озабоченный поднялся, сжимая в кулаке кружевную ткань. Его приятели загоготали, Тойфель перестал жевать, а теледива испуганно взвизгнула.