Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
Шрифт:
— Неужели это ты, Тимолеоне? И ты, Иларио? Да что с вами? Вы может быть пьяны?
Но нахмуренное лицо начальника карабинеров и замешательство его подчиненного быстро ее убедили, что им не до шуток. Тогда она испугалась.
— Что происходит, Тимолеоне? Неприятности?
— Хуже, чем неприятности, Элоиза. А сын твой дома?
— Он спит у себя в спальне. Почему ты спрашиваешь?
— Я должен с ним поговорить.
— В такое время?
— Время больше не имеет значения, бедняжка моя…
Она посмотрела на обоих мужчин и поняла, что большое несчастье постигло ее и сына, хотя и не догадывалась еще какое.
— Я… я пойду за ним.
Рицотто слегка ее отстранил.
— Нет… Мы поднимемся.
Она смотрела, как они поднимаются по лестнице, не в силах произнести ни слова или шевельнуться. Ей было холодно, и, не зная еще почему, она начала плакать.
Приход Тимолеоне разбудил Амедео. Его легкое опьянение уже прошло. Он долго моргал глазами, прежде чем осознал реальность происходящего: начальник карабинеров и Бузанела у его постели. Наконец, он пробормотал:
— Что… что случилось?
— Встань, Амедео.
Совершенно растерянный, неспособный ответить себе на вопросы, теснящиеся в его голове, он подчинился.
— Нет, не надо формы. Надень штатское платье.
Штатское?
— Да, так лучше.
Капрал послушался, двигаясь, как автомат, и когда он был готов, то повернулся к своим посетителям:
— А теперь?
— А теперь дай мне твой нож.
— Какой нож?
— Тот, который ты обычно носишь с собой.
— Я никогда не ношу ножа!
— Не надо считать меня глупее, чем я есть на самом деле, Амедео. Ты его где-то спрятал, но кончится тем, что мы обязательно его отыщем!
— Но позвольте, шеф! Может быть, вы наконец скажете мне, в чем дело!
— А ты совсем не догадываешься?
— Нет, по правде сказать!
— Значит, не догадываешься?
Тимолеоне взволнованно заговорил:
— Как мог ты, мой духовный сын, мой ученик, совершить такой ужасный поступок? Это выше моего понимания! За один час я постарел на десять лет и чувствую, что ко мне никогда не вернется мой прежний аппетит. Если я умру раньше времени, то это будет по твоей вине! Беру в свидетели Иларио!
— Клянусь головой моей матери, шеф, я ничего не понял из того, что вы сказали!
— Комедиант! Ты смеешь лгать мне в лицо, мне, Тимолеоне Рицотто, начальнику карабинеров, твоему старшему по должности, которому ты обязан оказывать уважение, не говоря уже о благодарности? Значит, ты прогнил до мозга костей?
Это было слишком для Амедео. Он снова повалился на постель.
— Должно быть, я болен… Вы говорите вещи, которых я не понимаю…
Внезапно поднявшись, он спросил:
— Вы как будто намекаете, что я совершил какой-то достойный сожаления поступок?
— Достойный сожаления?.. Ты слышишь, Иларио? Достойный сожаления! Он изволит называть свой поступок достойным сожаления! Скажи мне, свирепое чудовище, а Эузебио? Эузебио Таламани? Тот, который увел у тебя невесту, эту глупышку Аньезе… Его ты помнишь?
— Помню ли я Эузебио? А почему я должен забыть о нем? И, прежде всего, я не разрешаю вам оскорблять Аньезе!
— Вот что я тебе посоветую, малыш: не заносись, потому что я сумею сбить с тебя спесь. Это, во-первых. А вот и, во-вторых: что ты сделал с Эузебио?
— Что я сделал с Эузебио?
— Да! С Эузебио! Ты что, оглох?
— Эузебио? Я его оставил на земле, этого подлеца!
— Россатти, призываю вас проявить немного больше деликатности, говоря о человеке, которого…
— Которого я хорошенько вздул? А! Теперь я понимаю! Он вам нажаловался, этот трус! И поэтому вы пришли сюда? Но почему же ночью?
— Потому что карабинеры всегда готовы трудиться, даже ночью, если они узнают о преступлении.
— О преступлении? Где это?
— Почти напротив бакалейной лавки.
— Почти напротив… Там, где я…
— Там, где ты убил Эузебио Таламани!
Какую-то долю секунды молодой человек подумал, что это неудачная шутка, но жесткий взгляд Тимолеоне и жалость в глазах Бузанелы убедили его, что никто в этой комнате не собирается шутить.
— Значит, вы пришли для того… для того… чтобы…
— Чтобы арестовать тебя, Амедео… Именем закона… Эту ночь ты закончишь в тюрьме, а завтра мы тебя передадим карабинерам, которые приедут из Милана.
Россатти схватился за голову.
— Но это невозможно!.. Невозможно! Я не так уж сильно бил его!
— Нет особой необходимости в силе, когда держишь в руке нож!
— Нож? Это я-то держал нож?
— Которым ты ударил его прямо в сердце!
Прежде, чем Рицотто успел защититься, Амедео бросился на него, схватил за горло и сжал так крепко, что начальник карабинеров сразу стал лиловым.
— Вы не имеете права! Лжец! Вы не имеете права! Я никогда в жизни не прибегал к ножу!
Бузанела похлопывал Россатти по плечу, приговаривая:
— Синьор капрал… Осторожно… Синьор капрал, вы задушите его! Синьор капрал, так нельзя! Он ведь наш начальник… Это будет второе преступление!
Слово «преступление» отрезвило Амедео. Он отпустил Тимолеоне. Прошло добрых пять минут, в течение которых начальник карабинеров хрипел, икал, шумно глотал воздух и издавал другие странные звуки, пока, наконец, дыхание не вернулось к нему и он не смог проговорить тонким голосом:
— Ты поднял на меня руку… Тебе наплевать на мои нашивки… Анархист! Каин! Пойдешь под трибунал! Тебе не отвертеться!.. Что касается тебя, Иларио, то я тебе еще покажу! Меня пытались убить, а ты не вмешался. Выходит, ты его сообщник? Чего ты дожидался? Надо было стукнуть его прикладом по голове!