Алиенист
Шрифт:
– И наш малый весьма трепетно относится к этому своему изъяну, – сказал Маркус и процитировал письмо: – «Но я не имал его, хотя мог».
– Согласен. – сказал Крайцлер, без колебаний украсив центр доски надписью ИМПОТЕНЦИЯ. – И результат мог только усилить его гнев и отчаяние, подталкивая его к еще более жестокой резне. И резня эта для нас сейчас – главная загадка. Если наносимые им увечья – своего рода личный ритуал, не связанный ни с одной из известных нам религий, если не считать совпадения дат, вне зависимости от того, священник он или водопроводчик, нам необходимо понять смысл деталей, ибо за каждой стоит частица его личности. – Крайцлер подошел к столу с письмом. – И сей документ, боюсь, не в
– Перед тем, как мы разойдемся, доктор, – тихо, однако настойчиво сказала Сара, – я бы хотела еще раз вернуться к роли взрослых в прошлом этого человека.
Вздохнув, Крайцлер машинально кивнул:
– Участие женщины.
– Да. – Сара подошла к доске и продолжила, указывая на те или иные ее участки: – Мы предполагали, что перед нами мужчина, служивший в детстве объектом унижений, издевательств, обвинений и, в конечном итоге, побоев. Я не стану спорить с гипотезой, что побои эти наносились рукой мужчины. Но глубоко личная природа ряда аспектов заставляет меня предположить, что здесь прослеживается довольно зловещее влияние женщины. Вслушайтесь в его интонацию на протяжении всего письма – в конце концов, оно адресовано не кому-нибудь, а непосредственно миссис Санторелли. Автор оправдывается, поддразнивает и по временам жалуется ей, он одержим копрологическими и анатомическими подробностями. Это голос мальчика, который подвергался регулярному «присмотру» и оскорблениям, мальчика, которого заставили поверить в то, что он сам и есть грязь; ему негде и не у кого было просить укрытия. Если его характер действительно сформировался в детстве, доктор Крайцлер, я вынуждена повторить: более прочих в результате виновна именно мать.
На лице Крайцлера отразилось раздражение.
– Сара, если бы все так и было, то не возникло бы куда большее отторжение? И не стали бы тогда его жертвами, как в случае с Потрошителем, женщины?
– Я не собиралась спорить с вами относительно жертв, – ответила Сара. – Я прошу одного: взглянуть поглубже под другим углом.
– Похоже, вам показалось, – несколько сварливо ответил Ласло, – что моя точка зрения слишком узка и однобока. Позвольте напомнить вам, что некоторый опыт в таких вещах я имею.
Сара несколько мгновений молча разглядывала его, а потом тихо спросила:
– Почему вы так упорно не хотите признавать значимость женщины в его воспитании, доктор?
Ласло неожиданно вскочил и, грохнув кулаком по столу, закричал:
– Да потому, что ее участие не может быть значимым, черт возьми!
И Маркус, и Люциус, и я на миг замерли и беспокойно переглянулись. Мало того что вспышка выглядела совершенно неспровоцированной, – она казалась абсолютно бессмысленной, учитывая широту профессиональных взглядов Ласло. Между тем, он продолжал:
– Если бы женщина была активно замешана в воспитании этого человека, нас бы сейчас здесь просто не было – преступления бы никогда не совершились! – Пытаясь выровнять курс, Крайцлер преуспел в этом лишь отчасти. – Подобное предположение абсурдно, в литературе этому нет ни одного подтверждения! И потому, Сара, я решительно настаиваю – нам следует предполагать пассивное участие женщины и перейти непосредственно к увечьям! Но – завтра!
Надеюсь, теперь уже стало ясно: не такова была Сара Говард, чтобы сносить подобный тон от любого мужчины, даже если она его уважала, а то и (по крайней мере, в моих глазах) питала к нему более глубокие чувства. Глаза
– Поскольку, я вижу, вы для себя уже давно все решили, доктор, я полагаю бессмысленным мое дальнейшее участие в изысканиях. – Я испугался, что сейчас она снова достанет «дерринджер», но Сара предпочла пальто. – Вероятно, вы сочли забавным сочинить мне какое-то занятие, – бушевала она. – Но хочу довести до вашего сведения, что не нуждаюсь в том, чтобы меня развлекали, морочили мне голову и возились со мной – слышите, вы?
С этими словами она вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Мы с Айзексонами обменялись еще более обеспокоенными взглядами, но слова были излишни. Все и так прекрасно понимали, насколько Сара была права, а Крайцлер – необъяснимо и упрямо нет. Ласло глубоко вздохнул и опустился в кресло – и на миг нам показалось, что он сам понял, какую глупость только что совершил. Однако попросил он, сославшись на усталость, одного – оставить его на сегодня. После чего снова вперил взор в письмо перед собой. Мы тихо собрали вещи и выскользнули из комнаты, не забыв попрощаться с Ласло. Впрочем, он нам так ничего и не ответил.
Если бы инцидент сей не повлек за собой никаких последствий, я бы не стал его здесь и упоминать. Признаю: это было первое серьезное разногласие в доме №808 по Бродвею. Впрочем, таковые были неизбежны, и мы, вне всякого сомнения, вскоре бы его одолели. Но обмен резкостями между Крайцлером и Сарой последствия имел, и те не только открыли нам многое, до той поры неведомое даже для меня, о прошлом Крайцлера, но и вплотную подвели нас к встрече лицом к лицу с одним из самых жутких преступников в новейшей истории Соединенных Штатов.
ГЛАВА 22
Следующую неделю мы с Крайцлером почти не виделись. Как я впоследствии выяснил, все это время он разъезжал по тюрьмам и жилым районам, допрашивая тех, кого обвиняли в жестоком обращении с домочадцами, и общаясь с пострадавшими от них женами и детьми. Он появлялся в штаб-квартире буквально раз или два, не говорил ни слова и с какой-то отчаянной целеустремленностью рылся в бумагах. Он так и не соизволил извиниться перед Сарой, однако несколькими натужными и неловкими репликами они все же обменялись, и Сара нашла в себе силы простить ему ту нелепую выходку, приписав ее комбинации возросших личных ставок Ласло в этом деле и нашей общей нервозности: месяц был на исходе. По какому бы календарю ни жил убийца, в соответствии с шаблоном он должен был нанести новый удар. И предчувствие этого более чем адекватно объясняло странное поведение Крайцлера; однако предчувствие это, как выяснилось, не исчерпывало того, что так изматывало моего друга.
Со своей стороны, мы с Маркусом в первые дни мая решили поделить между собой обязанности, намеченные той ночью, когда в наших руках оказалось письмо убийцы. Маркус обошел почти все католические церкви в Нижнем Ист-Сайде (как, впрочем, и по соседству), стараясь обнаружить хотя бы одного свидетеля, видевшего в тот день Джорджио Санторелли; я же взял на себя розыск двух священников. Все выходные я пытался выудить хоть что-нибудь у владельца дома, где проживал отец Али ибн-Гази, а также у миссис Санторелли и ее соседей, однако стало ясно, что денег здесь не пожалели: люди молчали. Пришлось переключиться на две замешанные в деле религиозные организации. Мы прикинули, что должность репортера «Таймс» позволит мне легко и без лишних расспросов все выяснить, и я недолго думая решил начать с самого верха: нанести визиты архиепископу римско-католической церкви Нью-Йорка Майклу Корригану и епископальному архиепископу Генри Кодману Поттеру. Оба они проживали в симпатичных особнячках где-то среди Пятидесятых улиц рядом с Мэдисон-авеню, и я решил, что легко смогу повидаться с обоими в один день.