Алиенист
Шрифт:
Ласло понял, что он уже близок к разгадке.
– Должен был прекратить что, Джесс? – снова садясь, спросил он вкрадчиво.
Поумрой посмотрел на узкую щель в глухой каменной стене под потолком – в ней уже проглядывали звезды.
– Взгляды, – пробормотал он изменившимся голосом, как-то отрешенно. – Слежку. Все время смотрят и следят. Это надо было прекратить. – Он снова обернулся к нам, и я заметил что-то похожее на слезы в его здоровом глазу, однако рот его снова кривился. – Знаете, я раньше часто ходил в зверинец. Городской такой. Я был тогда еще совсем маленьким. И там до меня вдруг дошло: что бы животные в клетках ни делали, за ними всегда наблюдают люди. Просто стоят и глазеют, с пустыми лицами, выкатив глаза и отвесив челюсти. Особенно дети, потому что слишком глупые. А эти чертовы звери тоже смотрят на них, и по ним видно – они уже обезумели, черт бы меня побрал, они рассвирепели – вот какое слово тут нужно. Им одного хочется – разодрать тех людей на части, чтоб они больше не таращились. Туда-сюда, туда-сюда по клеткам, а про себя думают: «Выскочить бы хоть на миг, мы бы им показали, как бывает, если тебя не хотят оставить в покое». Может, я в клетке и не сидел, док, но эти тупые глаза кругом – одинаковые, сколько себя помню. Вот вы скажите мне, док, скажите – разве этого мало, чтобы свести с ума? А когда я подрос, и видел рядом кого-нибудь из этих тупых маленьких ублюдков – стоит, леденец свой облизывает, а глазенки чуть из башки не лезут, – что ж, док, я-то ведь не в клетке, так что ничего не мешало мне сделать то, что нужно.
Договорив, Поумрой замер, как статуя, – он жадно ловил то, что скажет Крайцлер.
– Ты сказал «сколько себя помню», Джесс, – произнес Ласло. – А сколько ты себя помнишь? Так было со всеми людьми?
– Со всеми, кроме моего папаши, – ответил Поумрой, усмехнувшись сухо и чуть ли не жалко. – Тот, должно быть, так долго на меня глазел, что не выдержал и сбежал. Нет, я точно не знаю, я ж его совсем не помню. Но я прикинул по тому, как мамаша себя вела.
И снова по липу Крайцлера мелькнула тень предвкушения.
– И как она себя вела? – спросил он.
– А вот – так! – Джесс вскочил одним махом и клеткой на своих плечах едва не ударил в лицо доктору. Я вскочил, но Джесс больше не двигался. – Скажи своему телохранителю, док, что может расслабиться, – произнес Поумрой, не отрывая здорового глаза от Ласло. – Я просто показал, как это было. Всегда вот так вот – мне казалось. Каждую минуту – следила за мной, и будь я проклят, если знаю, зачем. Для моего же блага, говорила она, но было что-то непохоже. – «Намордник» Джесса все же был тяжел, и парню пришлось сесть снова. – Да, ее оч-чень интересовало мое личико. – Вновь раздался этот мертвый хохоток. – Хотя не целовала меня ни разу, точно говорю! – И тут его будто что-то ударило – он примолк и снова уставился в щель под потолком. – Первый мальчишка, который мне попался, – я заставил его меня поцеловать. Он сначала упирался, но после того, как я… В общем, он это сделал.
Ласло выждал паузу и задал следующий вопрос:
– А человек, которому ты сегодня обжег лицо?
Поумрой сплюнул на пол сквозь прутья «намордника».
– Это придурок – точно такой же! Я ему двадцать раз сказал – держи свои глаза при себе!.. – Тут Джесс осекся и с нескрываемым страхом глянул на Крайцлера: но страх этот быстро сменился прежней смертельной улыбкой. – М-да. Похоже, я все растрепал, да? Отличная работа, док.
– Я тут ни при чем, Джесс – ответил Ласло, поднимаясь.
– Еще бы, – рассмеялся Поумрой. – Может, вы и правы. Сколько я ни проживу, никогда не пойму, как вы меня заставляете все это выкладывать. Если б у меня была шляпа, я б ее перед вами снял. Но раз шляпы нету…
Одним движением Джесс изогнулся, выхватил из башмака что-то блестящее и угрожающе направил на нас. Весь напрягшись, он даже привстал на цыпочки, чтобы в любой момент броситься вперед. Я инстинктивно прянул назад, уперевшись спиной в стену, то же сделал и Крайцлер, только медленнее. Поумрой влажно фыркнул, а я разглядел, что за оружие он сжимает в руке. Длинный осколок стекла, замотанный в окровавленную тряпку.
ГЛАВА 24
Со скоростью, вряд ли доступной большинству людей, даже не закованных в кандалы, Поумрой пнул деревянный табурет, на котором сидел, через всю камеру, подскочил и заклинил им дверную ручку, чтобы нельзя было войти снаружи.
– Не дергайтесь, – сказал он, по-прежнему ухмыляясь. – У меня нет никакого желания вас резать – я просто хочу поразвлечься вон с тем здоровым идиотом. – Он отвернулся, снова захохотал и крикнул: – Эй, Ласки! Готов потерять работу? Когда начальник увидит, что я сделал с этими ребятами, он тебе даже сортир не доверит охранять!
В ответ Ласки разразился невнятными проклятьями и принялся биться в дверь. Осколок в руке Поумроя продолжал смотреть на наши глотки, но никаких угрожающих движений его владелец не производил – только смеялся все громче и громче, пока надзиратель сходил с ума от ярости. Прошло совсем немного времени, и дверные петли стали подаваться, а вскоре из-под ручки вылетел и табурет. Ласки с грохотом ввалился в камеру и растянулся на полу вместе с выбитой дверью. Поднявшись на ноги, он несколько секунд обозревал происходящее, пока не понял, что мы с Крайцлером живы и здоровы, а Джесс – вооружен. Схватив одной рукой табурет, Ласки ринулся на арестанта, который почти не сопротивлялся.
Все это время Крайцлер не выказывал ни страха, ни тревоги за нашу безопасность – лишь медленно качал головой, будто понимал, что происходит на самом деле. Тем временем Ласки вышиб из руки Поумроя осколок и принялся избивать его кулаками. Из-за «намордника» он не мог достать его лица, и это злило надзирателя еще пуще, поэтому каждый новый удар становился свирепее и беспощаднее. Поумрой же, хоть и кричал от боли, при этом продолжал заливисто хохотать каким-то ужасным, нечеловеческим смехом, в котором слышались отчаяние и восторг. Я совершенно обездвижел, теряясь в догадках, но Крайцлер, понаблюдав за картиной несколько минут, шагнул вперед и принялся трясти Ласки за плечи.
– Прекратите, – заорал он на охранника. – Ласки, господи боже мой, прекратите, идиот! – Он пытался оттащить его тушу в сторону, но Ласки будто не замечал его попыток. – Ласки, черт бы вас!.. Оставьте его, неужели вы не видите, что этого он и хочет! Ему же нравится!
Однако надзиратель работал кулаками, себя не помня, и Крайцлер в каком-то отчаянии навалился на Ласки всем телом. Тот удивился новому противнику и, поднявшись с пола, наградил Ласло мощнейшим свингом в голову. Однако друг мой с легкостью увернулся и, справедливо полагая, что охранник его в покое не оставит, сжал здоровую руку в кулак и прошелся по туше Ласки сокрушительной серией, живо напомнившей мне его поединок с Рузвельтом двадцать лет назад. Надзиратель пошатнулся и тяжело рухнул на пол, а Крайцлер поглубже вдохнул и нагнулся над ним:
– Это пора прекратить, Ласки! – рявкнул он. В его голосе было столько страсти, что я рванулся вперед и вклинился между ними, дабы мой друг не начал следующую атаку. Поумрой извивался на полу в другом углу, хватаясь закованными руками за живот и не переставая судорожно хихикать. Крайцлер обернулся к нему и тихо повторил, не успев отдышаться: – Прекратить!
В этот момент взгляд Ласки прояснился и он уставился на Крайцлера.
– Ах ты сукин сын! – взревел охранник и попытался встать, к счастью, безуспешно. – Помогите! – заорал он, сплевывая кровью на грязный пол камеры. – На помощь! Охранник в беде! – Голос его эхом разнесся по коридору. – Я в старой душевой! Да помогите же мне, черт вас задери!
Я услыхал топот – похоже, он приближался с другого конца блока.
– Ласло, нам нужно убираться отсюда, – торопливо сказал я, понимая, что на этот раз мы крупно влипли: Ласки не походил на человека, способного забыть о мести, тем паче если движется подмога. Но Крайцлер продолжал сверлить глазами Поумроя, и мне пришлось силой вытаскивать его из камеры. – Ласло, черт бы вас побрал! – заорал я. – Вы нас угробите – ноги в руки, и бегом отсюда!
Когда мы вылетали из душевой, Ласки попытался рвануться следом, но сил ему хватило лишь на то, чтобы мешком осесть у выхода. В коридоре мы разминулись с четырьмя охранниками, которым я бегло объяснил ситуацию: между Поумроем и Ласки вспыхнула ссора, и теперь надзиратель ранен. Видя, что на нас с Крайцлером ни царапины, тюремщики без лишних слов поспешили дальше. Я чуть не силком заставил Ласло быстрым шагом покинуть здание – у главных ворот, ничего не понимая, на нас уставилась еще одна группа охранников. Тюремщики внутри соображали недолго и вскоре с возмущенными воплями кинулись в погоню. На наше счастье, старик с дрожками все еще торчал у входа в тюрьму, так что когда разъяренные надзиратели выскочили во двор, мы уже были в доброй сотне ярдов, мчались к вокзалу и – по крайней мере я – молились, чтобы не пришлось долго ждать поезда.