Алмазная пыль
Шрифт:
— Ну, что вы! Такая хрупкая девушка… Позвольте, я помогу. Я отнесу его в машину… — по-рыцарски произнес он. Я не возражала.
— Ваш отец очень приятный человек, — сказал он, направляясь вместе со мной к стоянке. — Он сказал мне, что он музыкант.
— Да. Вы с ним разговаривали?
— Только в последний день. Он сказал, что должен уехать из-за своей сестры.
— Вы видели его сестру?
— Да, у меня как раз закончилась смена, и мы вместе выходили.
— Как она выглядела?
Он поставил чемодан рядом с «фордом» и сосредоточенно на меня посмотрел.
— Похожа на вас. Чуть повыше. Только очень бледная. Но, в общем — очень похожа…
Это была не его сестра. Тетя Рут похожа на меня,
Я отправила своему увертливому папе короткую эсэмэску: «Где ты, папуля?» Потом прибавила: «Остерегайся женщин, которые были когда-то твоей женой».
На скоростном шоссе было темно и пусто, и возвращение в центр страны заняло меньше часа. Километраж, накрученный мной за сегодня, выглядел внушительно. Яффо — Герцлия — Париж. Настало время узнать, как поживает сборная Рамат а-Шарона, а через два часа репетиция спектакля в Яффо. Только этого в моем сегодняшнем коктейле и не хватало…
31
Дорон Джамчи — израильский баскетболист.
Дедушка и Газета сидели на старой скамье-качелях во дворе папиного дома и тихо беседовали. Мориц лежал у их ног, около него свернулась Бой — такая тихая и умиротворенная, будто нашла потерянного братца.
Я смотрела на них с удовольствием — хоть здесь всё спокойно.
— Вам не холодно? — спросила я двух стариков.
— Это холодно?! — спросил дедушка с венским снобизмом. — Это даже не прохладно… Но мы скоро зайдем в дом, Габиляйн. Еще немного…
Мне было холодно. Я вошла в дом. Отнесла чемодан в папину комнату и открыла его. Чемодан был аккуратно уложен, похоже, что папа так ничего из него и не вынимал. Умывальные принадлежности лежали в синем полиэтиленовом мешочке, новая зубная щетка, которую я ему положила, оставалась в упаковке. Одежда лежала в том порядке, в каком мы ее сложили в то утро. Три пары брюк, шесть рубашек, полотняный мешочек с носками и бельем, поверх одежды — зеленый шерстяной свитер. Мешок для грязного белья оставался пустым. К горлу подкатила злая горечь. И у него тоже от меня тайны? Я разобрала чемодан и вернула сложенные вещи на место в шкаф. Пошарила во внутреннем кармане чемодана, проверяя, не закатилась ли туда пара носков, но вместо носков обнаружила папку, набитую письмами.
Почерк был знаком до боли. Слегка неряшливый, торопливый, с наклоном влево. Я уселась на кровать и разложила письма перед собой. Все они начинались взволнованным обращением. «Дорогой…», «Любимый и единственный…» — липкий и безвкусный пудинг. «Люблю тебя…», «Тоскую…», «Не отталкивай меня, я хочу тебя видеть…», «Ты мне нужен…» — пошлая романтическая чепуха. Я скользила глазами по тонким буковкам. «Меня снедает тоска по тебе… Мечтаю увидеть Габи. Амнон, пожалуйста, попробуй ее уговорить встретиться со мной… У меня в сердце глубокая яма…» — полнейшая чушь, сказала я себе. Пустые слова. Я сложила письма обратно в папку. Мерзавка! Как она смеет изображать любовь?!
В папке был еще и пухлый конверт. Я открыла его, и оттуда высыпались медицинские справки на английском языке. Диагноз, результаты анализов и длинные счета, оканчивающиеся сказочно-огромными суммами. К одному из счетов была прикреплена записка, написанная слабой рукой. «Моя медицинская страховка не покрывает всего этого… — было написано там. — Дорогой, я нуждаюсь в твоей помощи…»
Я потрясла конверт, и из него выпал маленький желтый листок — такой, который можно приклеить на дисплей компьютера или на поля книги. «Картина, похожая на эту, должна быть у твоего отца, — было написано на листке черным карандашом. — Сара Курт будет тебе звонить. Поговори
Миллион мыслей заметались у меня в голове, детали цеплялись друг за дружку, и мне даже показалось, что я всё поняла… Или почти всё. И тут же смятение — нет, не сходится. Ни-че-го. Я явственно увидела папу в его «Париже», затем передо мной возникло лицо женщины, которая была когда-то моей мамой, и, наконец — бледное лицо мертвой Сары Курт…
В кармане джинсов застрекотал мобильник, вернув меня в папину спальню в Рамат а-Шароне. Номер не определялся.
— Береги дедушку, — произнес глухой мужской голос.
— Кто говорит?
— Это не важно. Твоему дедушке угрожает опасность…
— Кто это?! — закричала я. — Отвечайте! Кто вы, черт побери!..
Разговор прервался.
Мои пальцы бешено застучали по кнопкам.
— Шамир, бездельник ты эдакий, почему не отвечаешь? — простонала я. — Кто-то угрожает мне по телефону, слышишь? Где же ты, черт тебя дери?
18
Стоя в кухне, я за обе щеки уписывала всё, что Мирьям — неизменная папина домработница — приготовила сегодня утром. Страх, усталость и растерянность не смогли заглушить голод. Кастрюли, стоящие на плите, были еще теплыми и соблазнительно пахли. Бараньи котлетки в томате, белый рис, горошек с луком и пряностями, укрепляющий зрение морковный салат — я бесцеремонно наслаждалась разнообразием вкусов, созданным щедрой рукой Мирьям. Одновременно я снова и снова пыталась дозвониться до папы. После шести неудачных попыток я оставила ему сообщение: «Папулечка, родненький, позвони мне, пожалуйста, я ужасно беспокоюсь».
— Почему стоя?! — возмутился дедушка, входя в кухню. — Так тебя воспитывали? Запихивать в рот на ходу, как чернорабочий? Сядь как человек!
— Мне некогда, деда. Мне нужно быть в Яффо, я уже опаздываю…
— Дикарка! У тебя нет ни минуты спокойной.
— Что поделаешь! Надо работать. — И я принялась за божественные клецки со сливами дедушкиного приготовления. — Ты должен научить меня это готовить.
— Готовить бакобст клессен?! — прорычал дедушка. — Для этого нужно терпение. Сначала устрой свою жизнь, найди себе мужа, роди мне правнука, Габи! Потом можешь попросить у меня рецепт этих клецок. И когда ты, наконец, бросишь свое Яффо и придешь работать у меня в лаборатории, а, Габи? С моими порошками ты сделаешь намного больше денег, чем с теми детьми… Вон даже воры думают, что у меня есть сокровища…
— Не думаю, что их интересовали твои порошки, дедушка, — осторожно сказала я, стараясь не задеть его гордость. Попробуй, скажи ему, что его формула стоит намного меньше, чем ему кажется, и что сейчас на рынке в ходу гораздо более современные формулы… — Думаю, они надеялись обнаружить там какую-то картину.
— Да ну, чепуха!
— Дедулечка, подумай, пожалуйста, — ты уверен, что никогда не видел картину с тремя фройляйн в матросских костюмах?
Он рассерженно мотнул головой.
— А в меховых манто?..
— Ни в манто, ни в купальниках — я вам уже говорил! Найн, найн!
— Вам??? Кому это «вам»?
— Тебе и твоему отцу. Вы мне действуете на нервы! Забудь об этих картинах. Алзо, сейчас важнее знать, когда ты придешь ко мне работать, чтобы мы смогли снова открыть лабораторию.
— Сначала мне нужно выйти замуж и родить тебе парочку здоровых правнуков.
Он улыбнулся. Внуки и правнуки — это первоочередной проект в нашей семье.
— Сыграешь со мной партийку? — с надеждой спросил он, кивая в сторону кухонного стола, где стояли готовые к бою кони, пешки, ферзи и короли — красивые шахматные фигуры, вырезанные Якобом-Газетой. Я взяла с доски резного коня, погладила его пальцем.