Алмазные грани
Шрифт:
И вот теперь, следуя переулками Васильевского острова девушка мечтала о большом ответственном деле, которое она сможет осилить и быть достойной напутствиям своего отца.
С отцом Ларисы случилась полная, как казалось, нелепости и несправедливости история, в которой было столько трагического, что и теперь, по прошествии нескольких лет, при воспоминаниях о тех днях вырывались рыдания у мамы и сдавливало в отчаянии судорогой горло у Ларисы.
По городу, как и по всей стране, катилась волна ночных арестов, о чем старались не говорить, чтобы не накликать беду и, казалось, эта напасть минует семью.
Лариса помнила ту ужасную ночь, когда их разбудил невероятно громкий и настойчивый стук в дверь, а затем в прихожей оглушительно загремели кованые сапоги и прозвучали чужие грубые голоса. Так бывает, когда в твою жизнь врываются силы темной неведомой мощи и ты становишься так мал, так ничтожен, что лучше всего себя чувствуешь песком, мелким осколком у подножия великой горы.
Открылась дверь, заскрипели жалостливо половицы и раздалось жестко:
– Собирайтесь, гражданин Грицевич!
Потом был слышен из-за двери в детскую комнату мамин невнятный, лишенный смысла и логики лепет, бормотание и спокойный, но тревожный до звона, голос отца:
– Дорогая, не волнуйся, я думаю скоро товарищи во всем разберутся, и я вернусь. Не стоит волноваться, - береги себя и девочек.
Это было последнее, что помнила Лариса об отце, ответственном работнике, секретаре райкома партии в городе веселых людей - Одессе.
В минуты, когда она вспоминала об отце, она доставала с книжной полки потрепанную, зачитанную книгу под названием «Как закалялась сталь» Николая Островского, открывала измятую и потерявшую вид картонную обложку и читала старательно и красиво написанный отцом текст посвящения:
«Любимой моей Нинель, доченьке, в день вступления в ряды пионеров, наследников дела коммунистов и Советской страны. Будь достойна звания строителя социалистического Отечества и бери пример с автора этой замечательной книги и ее главного героя. Подвиг во имя Советской страны должен стать твоей программой жизни»
– Отец.
Отец звал Ларису именем Нинель. Спор при выборе имени новорожденной дочери с мамой и бабушкой он безнадежно проиграл, но упорно продолжал величать дочь придуманным им именем, в котором читалось в обратном порядке – Ленин.
В те, полные энтузиазма созидания и всепроникающей партийной идеологии годы, многие ребята носили новые, необычные имена. В школе, классом постарше учились двойняшки - мальчик Рево и девочка Люция, а в другом параллельном классе девочка с громким именем Стална. А еще чаще встречались Владлен, Марлен, Вилор, Виль, Октябрина и другие имена мальчишек и девочек, в которых слышались раскаты залпа «Авроры» и четкий шаг солдат революции.
Редкостные, громкие имена порой влияли на жизнь: приходилось соответствовать и порой выслушивать замечания о том, что с таким-то именем человек должен являть обществу высочайший уровень социалистического сознания, старания и, если требовала ситуация, быть самоотверженным, - думать прежде всего не о себе, а о пользе общему делу.
До утра, как только увели отца, они с мамой, конечно, более не уснули. Сидели вместе, крепко обнявшись в отчаянии и ждали, что вдруг произошедшее окажется нелепой ошибкой, папа постучит в дверь и войдет в квартиру так, как будто явился с работы в бодром настроении с веселыми озорными глазами и широкой улыбкой счастливого человека.
Отец не вернулся и остался в памяти таким, каким Лариса видела его в тот последний в их жизни совместно проведенный вечер, который был таким же обычным, теплым и счастливым как многие другие, но запомнился роковым своим завершением.
Отец в тот вечер, в своих толстых круглых очках и взъерошенной головой много шутил с Ларисой и баловался с младшей дочерью. Катюша хохотала до слез от папиных «Шла коза рогатая, шла коза бодатая…» и вырвавшись из рук отца убегала и пряталась у мамы, утыкаясь с хохотом личиком в мамины коленки или пряталась за спину старшей сестры или, чуть не в истерике убегала в дальнюю комнату, когда «коза» настигала ее и пыталась забодать.
Казалось тогда, в те минуты, это счастье будет всегда с ними.
Лариса запомнила на всегда полный тоски и отчаяния взгляд отца через плечо, когда он уже выходил из квартиры, сопровождаемый плечистыми крепко сколоченными и безразличными как механизмы мужчинами.
Долгими часами под дождем и снегом в наступившей слякоти они с мамой теперь часто стояли у кирпичных, набухающих влагой стен тюрьмы, у обитых железом ворот, чтобы сделать передачу теплых вещей и продуктов и добиться встречи с мужем и отцом.
Во встречах отказывали, а передачи изредка снисходительно забирали, но обратного отклика не было. Все усилия, вся энергия рвущихся от горя сердец, направленная навстречу родному человеку, распадались при встрече с красными кирпичными стенами тюремных казематов, равнодушием и грубостью охраны.
Вестей об отце не было несколько месяцев и уже на исходе года пришло официальное сообщение:
«Ваш муж приговорен к расстрелу, как высшей мере социалистической справедливости. Приговор приведен в исполнение…».
По дате выходило, что они с мамой ходили к тюрьме еще долго, - почти полгода после того, как отец уже был убит.
Известие о гибели отца разделило жизнь семьи на две не равные по уровню наполненностью счастьем и достатком доли.
После ареста отца безмолвный укор посторонних, поджатые губы, строгость суждений и сухое настороженное сочувствие знакомых и близких людей стали невыносимы. И легкая на подъем мама, собрав скарб в старый видавший виды огромный чемодан, подхватила на руки младшую и за руку старшую дочь, отправилась в большой, для нее родной Ленинград. Роковая осень 1937 года вошла в жизнь семьи как разлом, страшное воспоминание и время, когда яркий южный приморский город пришлось сменить на холодное и надменное солнце северной столицы.
Перемена в жизни Ларисы была разительна: беззаботное уютное время, наполненное улыбками и заботой отца и мамы, теплом и морем, когда просыпаешься с ощущением грядущего счастья среди бесконечно родных людей, сменилось прохладой и стылым сырым ветром с моря и Невы, чувством нескончаемой тревоги в ожидании беды, которое не покидало ни утром, ни днем. Вслед пришла и нужда – нагрянувшая вдруг бедность.
Но в Ленинграде тем не менее стало полегче, - их здесь мало кто знал, хотя денег на жизнь одинокой жене врага народа с двумя девочками на руках всегда не хватало и приходилось перебиваться, оставаясь к концу дня без сил после бесконечных подработок.