Алоха из ада
Шрифт:
— Где парень, что был со мной? Проклятая душа.
— А, тот, — Адовец хихикает. — Кажется, славный малый. Пока ты был в отключке, он стащил твою сумку и смылся.
Я ощупываю пространство вокруг в поисках кожаной сумки с моим лицом внутри. Она исчезла.
— В самом деле, славный малый, — хихикает адовец.
Я лезу в карман пальто за фляжкой Маммоны с Царской водкой, но её там нет. Мелкий гадёныш стащил даже моё бухло. Теперь ему действительно придётся умереть. Мне следовало избавиться от Джека в тот момент, как мы увидели Элефсис. Мне следовало дать воронке забрать его. Чёртов ангел в моей голове берёт меня на жалость в подобные моменты. Каждый раз, когда я думаю, что мы нашли точку равновесия, он смещает свой вес на один подленький грамм за раз, пока не вытянется во весь рост, а я не начну метаться, как слепой
237
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — знаменитый американский писатель. Застрелился у себя дома из любимого ружья.
— Я Берит, — говорит адовец, — а ты кто?
Дерьмо. Пятьдесят очков, если назову адовца, которого я не убивал.
— Руакс.
Я ожидаю услышать: «Руакс мёртв», или «Он мой шурин», но Берит лишь кивает. Я сажусь и прислоняюсь к проволочному вольеру.
— Куда мы направляемся?
— Понятия не имею. Полагаю, в тюрьму.
Адовец с покалеченной рукой разговорчив.
— Потом обратно в Пандемониум. Мы в жопе.
Берит смотрит на дорогу.
— Не хочу думать об этом.
Грузовик уверенно катится, но он никуда не спешит. Перед нами банда передаёт по кругу бутылки. Не думаю, что они с радостью поделятся с нами, пленниками. Может, у меня получится просунуть кулак сквозь сетку и вежливо попросить одного из них, наступив ботинком на горло.
Я встаю и хватаюсь за секцию ограды. И тотчас приземляюсь на спину с таким ощущением, будто кто-то только что вручил мне стакан виски с «полировкой» в тысячу вольт.
Берит смеётся.
— Ловкий трюк, да? Одно из заклинаний мальбранш. Ты можешь прикасаться к стенам своей камеры сколько угодно, но едва приближаешься с какими-то намерениями, видишь, что происходит.
— Спасибо, что предупредил.
— Скоро мы все будем мертвы. Нам нужно немного посмеяться по дороге.
Я кладу руку на ограду. Ничего не происходит. Держась за неё, я подтягиваюсь и встаю на ноги. Мы миновали все дома и многоэтажки, и въехали на более широкий проспект. Где-то в районе Западного. Много сгоревших зданий, но с небольшим дополнением. Моим лицом.
Предлагающие солидное вознаграждение плакаты о розыске украшают все уцелевшие здания, дорожные знаки и автобусные остановки. Полагаю, кто-то узнал, что Маммона и его штаб пропали. Мейсон выяснит, кто это сделал, но всё равно, так чертовски быстро расклеить повсюду плакаты. Даже несмотря на все игры с картами, в которое это место играло со мной, ангел, который лучше меня разбирается в подобных вещах, уверен, что мы пробыли здесь не больше дня. И откуда Мейсон вообще знает, что я направляюсь в Элефсис, а не блуждаю, как Летучий Голландец, по улицам Пандемониума? Джек не успел бы вернуться и сдать меня. С моим лицом в сумке он может заявить, что убил меня, и получить награду. Ублюдок будет пить май-тай и есть рёбрышки ещё до того, как я доберусь до психушки.
Я слышу одобрительные возгласы. Должно быть, их много, раз они настолько громкие, что слышны сквозь грохот и скрежет шестерёнок «Унимога». Ещё пара кварталов, и вот стадион. Он не такой большой, как лос-анджелесский «Колизей». Он больше похож на место, где состоятельные родители платят за то, чтобы их отпрыски могли играть в футбол на ухоженном поле, где нет пивных банок и нор сусликов. Судя по тону толпы, они там не играют.
Мы сворачиваем с проспекта на двухполосную подъездную дорогу за стадионом и катимся вдоль того, что выглядит как зона содержания для заключённых банды. В больших загонах из проволочной сетки и фургонах с затемнёнными стёклами содержатся дюжины грязных перепуганных адовцев. Тот факт, что их держат на стадионе, говорит мне, что банда не прочь немного поразвлечься с пленниками, прежде чем отправить их обратно в Пандемониум.
Грузовик останавливается. Шестеро вооружённых дробовиками и самодельными моргенштернами адовцев в спецназовских
Некоторым людям снятся сны, где они являются на выпускные экзамены в нижнем белье, или по предмету, о котором они не знают, что изучали. Другие люди просыпаются посреди океана. Вдали виднеется суша, но как бы они ни старались плыть, так и не получается приблизиться. В моём случае, мне снится арена. Мозгоправы зовут их «тревожными снами». Я же называю дорожными картами. Они показывают тебе, где ты был, и куда направляешься. Сон о том, как ты потерялся в море, вовсе не означает, что ты окажешься статистом на острове Гиллигана [238] , а скорее всего значит, что ты где-то сбился с пути. В моём случае всё ещё проще. Мне не снятся сны-метафоры. Когда мне снится арена, мне действительно снится сон об арене.
238
«Остров Гиллигана» — американский телесериал в жанре ситуационной комедии в период с 1964 по 1967 г. Согласно сюжету, семь главных героев попали на необитаемый остров и пытаются выжить на нём. Большинство эпизодов касается конфликтов между потерпевшими кораблекрушение и их неудачных попыток вернуться домой.
В глубине души я всегда знал, что не закончил с этим местом. Это как пьяница, который в завязке, но решает разбить палатку на парковке «Джека Дэниэлса». Да, он избавился от зависимости, но не слишком далеко убежал от того, что изначально сделало его алкашом. Убив остальных членов своего прежнего магического Круга и отправив Мейсона в Даунтан, мне следовало отойти от всего этого мира худу и стать просто ещё одним безмозглым гражданским. Пройти почтовый курс таксидермии или продавать туристам карты домов звёзд. Вместо этого я болтался с Таящимимя, ангелами-отступниками и нефритами. Я удивлён, что мне потребовалось так много времени, чтобы вернуться сюда. Если бы в «Бамбуковом доме кукол» не было такого высококачественного музыкального автомата, и Карлос не готовил такие качественные тамале, я бы вернулся сюда несколько месяцев назад, и со всем этим было бы покончено. Все эти сны об испытаниях, о том, чтобы потеряться и вернуться в кровь и пыль — просто линии на карте. Горизонтали показывают, что не важно, как низко ты опустился, всегда есть куда пасть ещё ниже.
Некоторые из адовцев с платформы направляются прямо к ограде, чтобы получше рассмотреть текущий бой, пытаясь убедить себя, что не видят того, что видят. Другие, с более прочной связью с реальностью, находятся в дальнем конце загона, блюя и сса кипятком. Они не отрицают грядущего.
Арена не представляет из себя ничего особенного. Просто плоское футбольное поле с припаркованными на расстоянии тридцати метров друг от друга полуприцепами, обозначающими границы зоны смерти. Адовцы и даже несколько коллаборационистов атеистов заполняют трибуны между грузовиками, выпивая, аплодируя и бросая бутылки и камни в вынужденных сражаться друг с другом пленников адовцев. Я качаю головой. Люцифер не стал бы мириться с этой галёркой, пачкающей пол его арены. У этих мелких задир нет класса.
Я оглядываю стадион, не особо обращая внимания на текущий бой. Раздаётся безошибочный звук врезающегося в мясо и кость металла. Толпа ликует. Снова раздаётся хруст кости. Аплодисменты. Затем ещё более громкое ликование. Я подхожу к ограде и гляжу внутрь. Похоже, адовец, которого должны были порубить на МакНаггетсы, ударил другого бойца ножом в горло, когда тот слишком сильно приблизился. Оба они упали и исчезли. Сигнал толпе. Люди пьют и платят по ставкам. Это вечеринка, и они не торопятся.
Спустя несколько минут вооружённые охранники вытаскивают из загона ещё несколько пленников. Среди них Берета. Он глядит на меня так, словно думает, что я собираюсь что-то сделать по этому поводу. Всё, что я делаю, это стою у ограды и наблюдаю. Охранники выводят группу на середину зоны смерти и раздают им оружие. Каждый адовец когда-то был солдатом. Все они были частью повстанческих легионов на Небесах, но это было очень давно. На арене пленники смотрят на ржавые мечи и щиты в своих руках так, будто никогда раньше не видели ничего подобного. Вот в чём паршивость шока. Он заставляет тебя выглядеть глупо.