Алоха из ада
Шрифт:
Неразбериха длится недолго. Один из охранников берёт на себя командование и подзывает пару других, чтобы те забрали потерявшего нос идиота. Начальник охраны подходит ближе к воротам, но вне досягаемости укуса. На нём фальшивая форма военного/сотрудника правоохранительных органов, из тех, что носят охотники за головами. Она придаёт им видимость власти, но недостаточно похожа на какую-либо конкретную форму, чтобы быть арестованными за то, что они выдают себя за офицера. Печально, что в наше время продают форму мудакам.
— Подойди сюда, — говорит он.
Я не двигаюсь.
— Подойди сюда.
— Мне плохо слышно тебя оттуда, Оди Мёрфи [240] . Подойди чуть ближе.
Он подаёт сигнал остальным охранникам. Они достают свои пистолеты и дробовики и направляют их на меня.
— Я собираюсь открыть ворота, и ты пойдёшь со мной.
— Что,
— Мои люди перестреляют всех остальных в загоне.
240
Оди Мёрфи (1925–1971) — американский военный и киноактёр, участник Второй мировой войны, удостоенный наибольшего количества наград за личное мужество.
241
«Саймон говорит» — детская игра, в которой участвуют от трёх человек, популярная прежде всего в англоговорящих странах. Один игрок, ведущий, берёт на себя роль «Саймона» и отдаёт приказы остальным игрокам. Как правило, это простые активные действия, например, «подпрыгни», «похлопай в ладоши» «станцуй» и т. д. Остальные игроки должны не задумываясь исполнить приказ. Приказ должен обязательно начинаться со слов «Саймон говорит…», в противном случае его исполнять нельзя, и если кто-то из игроков сделает это, он выбывает.
Вот тебе и ворон ворону глаз не выклюет. Я стараюсь делать вид, будто это трудный выбор, но всё, чего мне хочется, — это выбраться, и сегодня я больше не собираюсь подставлять свою шею очередным психопатам-убийцам, благодарю. Это всё, что мне остаётся, чтобы не прыгнуть ему в руки со словами: «Домой, Дживс» [242] . Наконец, я киваю.
— Да, Ладно. Я пойду.
Оди жестом приказывает паре других охранников открыть ворота. Все держат оружие направленным на меня, пока мы проходим мимо загонов и фургонов, направляясь в зону смерти. Здесь воняет пылью, потом и кровью. Когда я ступаю на арену, толпа визжит, словно банши [243] на весеннем отрыве. Сцена извращённая, знакомая и, в ужасном смысле, приятная.
242
«Дживс и Вустер» — британский комедийный телесериал о молодом английском аристократе Бертраме (Берти) Вустере и его камердинере Реджинальде Дживсе.
243
Привидение-плакальщица, чьи завывания под окнами дома предвещают обитателю этого дома смерть.
Охранники раскладывают на земле оружие. Я начинаю тянуться в пальто за наацем, но решаю, что никому здесь не нужно знать ничего обо мне ничего, кроме того, что я не люблю, когда в меня плюют.
Снаряжение на земле выглядит так, словно его достали с помойки. Ржавые мечи и боевые топоры. Копья со сломанными древками, починенные с помощью клейкой ленты. Я тяну время, прогуливаясь вокруг оружия, словно зевака по магазинам на Рождество. Нахожу старый потрёпанный наац и поднимаю его. Он жёсткий, и в первый раз, когда я пытаюсь его открыть, заедает. Я опускаюсь на колено и ударяю наацем о стальной носок одного из своих ботинок. Он вытягивается на всю длину и держится так. Я обращаю внимание, что охранники не выволокли каких-либо других пленников для того, чтобы сразиться со мной. Это значит, что они собираются бросить на меня охранников. Интересно, сколько.
Выясняется, всего лишь одного.
Когда мой противник выходит, я не уверен, адовец ли это, или кто-то выставляет на арену самодвижущийся фургон. Парня можно назвать большим в той же мере, как звуковой удар громким. Просто большой комок мышц с головой наверху, словно балансирующая на кулаке вишня. В одной руке он держит щит размером с капот автомобиля, а в другой — Верналис. Эта штука напоминает простирающуюся до локтя бойца металлическую крабовую клешню длиной с рост среднего человека. Захлопываясь, она может перерезать пополам дерево. Возможно, мне следовало оставаться вместе с остальными ссыкунами в задней части загона. Я серьёзно подумываю о том, чтобы рвануть со всех ног, но охранники всё ещё направляют на меня оружие. И я не могу сотворить здесь никакого худу, даже не могу щёлкнуть трижды каблучками и сказать, что нет места лучше, чем дом. [244]
244
Фраза,
Никто не подаёт сигнала, не свистит и не роняет носовой платок. Человек-краб просто издаёт вой и бросается на меня. Я убираюсь с его пути, но не слишком далеко и не слишком поспешно. Стою на месте, стараясь выглядеть растерянным, достаточно долго, чтобы выдвинуть лезвие нааца и порезать держащую Верналис руку человека-краба. Оставляю порядочную рану, но не причиняю какого-либо значимого ущерба.
Он издаёт вой, отчасти от боли, отчасти потому, что не он пустил первую кровь. Он замахивается на меня Верналисом, как дубинкой, но это финт. Когда я приближаюсь, чтобы нанести ему укол, он делает взмах щитом, как тараном. Я успеваю броситься на землю за миг до того, как его щит размажет меня, словно самосвал. Я перекатываюсь на ноги, и мы с Человеком-Крабом начинаем кружить друг вокруг друга. Я снова пытаюсь выдвинуть наац, но механизм заедает на полпути.
Я не могу так с ним сражаться. Верналис обеспечивает ему слишком большую досягаемость. Мне нужно приблизиться.
На этот раз я атакую, совершая обманные выпады влево-вправо. Вынуждаю щит и клешню слишком поздно замахнуться на меня. Я ныряю вперёд, сокращая дистанцию между нами. Человек-Краб привык к не жаждущим приближаться к нему бойцам, так что у него не так много внутренней защиты. Я наношу укол в бок, но он быстр для парня своих размеров. Он подлавливает меня в спину большим локтем, и я падаю на него. Он достаточно сильно двигает вверх коленом, чтобы отбросить меня на спину в трёх метрах от себя. Верналис врезается в землю рядом с моей головой. Я откатываюсь в сторону как раз в тот момент, как Человек-Краб плюёт в меня огненным шаром. Я рефлекторно блокирую его чем-то вроде защитного заклинания, которое отражает атаку обратно в противника. Чёрт возьми. Они оставили в покрове дырку для бойцов. Мы можем здесь швыряться худу. Если бы Андские горы не пытались забить меня до смерти, я бы, скорее всего, смог убраться прямо отсюда.
Я швыряю в глаза Человеку-Крабу ослепляющее заклинание. Часть его попадает ему в руку, так что я достаю только один глаз. Он издаёт такой вой, словно я поссал на его Бэтмена #1, и заряд молнии ударяет в паре метров позади меня. У него под этой лапой какое-то большое крутое худу, но у меня в голове есть ангел, и тот может видеть вспышку мощи, когда он швыряется чем-то основательным.
Я двигаюсь вокруг него, стараясь держаться со слепой стороны и заставить его приблизиться. Магия, которой он швыряется в меня, похожа на него самого. Крупная и мощная, но далеко не быстрая или креативная. Находиться с ним на арене — это как играть в теннис во время метеоритного дождя, но такого, где я могу видеть метеоры за секунду до того, как они ударят. Я продолжаю швырять в него маленькие острые колючки худу. Волны раскалённых добела лезвий по ногам. Заряды арктического холода по глазам и яйцам. Разрушители мышц, заставляющие его трястись и конвульсивно дёргаться, словно эпилептика. Но я не могу вытащить ничего солидного. Я мог бы устроить воздушный взрыв в этом месте и превратить воздух в паяльную лампу, но Человек-Краб слишком близко, а арена слишком маленькая, и сжечь себя вместе с ним не входит в ту маленькую стратегию, что у меня есть.
Человек-Краб продолжает сыпать блокбастерными заклинаниями, извергая огонь и серу. Если он будет продолжать так быстро швыряться по-крупному, всё, что мне нужно cделать, это держаться в сторонке, пока он не выдохнется.
Я бросаю ему в лицо звёздную вспышку. Она начинается как плазменный шар размером с кулак, который взрывается тысячей пылающих осколков шрапнели. Человек-Краб поднимает щит, чтобы блокировать заклинание, и я проскальзываю снизу, вонзая ему в живот наац, готовясь нанести смертельный удар.
Его лицо пожирают огненные шары, но он защищает единственный рабочий глаз и опускает на меня свой щит, словно гильотину. Я вонзаю наац ему в живот на несколько сантиметров, но недостаточно глубоко, чтобы прикончить его. Он целится щитом мне в голову, но я уклоняюсь. Он поднимает его высоко и обрушивает прямо на наац, переламывая тот пополам. Этого не должно было случиться. Когда наац получает подобный удар, он обмякает и прогибается посередине, как резина. Мой же разлетается вдребезги как стекло. Перелом чёткий и ясный, будто кто-то взял ножовку и надрезал его. Я смотрю на Человека-Краба. Наац был подстроен, и он знал это. За ту секунду, что мне требуется, чтобы понять это, он берёт мою левую руку в Верналис и сжимает клешню. Возникает единственный белый приступ боли, когда он сжимает мою руку и отрывает её чуть ниже плеча. Гонка между мной и рукой за то, кто первым ударится о землю. Я побеждаю.