Алые буквы
Шрифт:
— Да, очень.
— Подогревайте его интерес к ней. Льстите ему, говорите, что он величайший детективный автор со времен Эдгара По и создает шедевр, который переживет «Убийство на улице Морг». Если он снова впадет в ярость и начнет бить Марту, закройте глаза и заткните уши. Прежде всего не давайте ему повода избавиться от вас. Если вы покинете квартиру, мы пропали. И конечно, прикрывайте Марту. Понятно?
Никки кивнула.
— Лично меня беспокоит не Дерк Лоренс, — продолжал Эллери. — Я хорошо знаю этот типаж и устал от невротиков, преисполненных жалости к себе. В конце концов, я не целитель душ. Дерк сам навлек это на себя. Если он желает прямиком отправиться в ад, я с почтением помашу ему рукой. Но Марта — другое дело. Ей грозят неприятности от Дерка, от Харрисона, от бог знает кого или чего! Я более, чем когда-либо, хочу ей помочь, и она примет эту помощь независимо от ее желания.
— Спасибо, — прошептала Никки.
— Но мы можем помочь Марте только одним способом — прекратив эту грязную историю с Харрисоном так, чтобы об этом не узнал Дерк.
— Каким образом, Эллери? Даже если вы прекратите их отношения, как вы сможете заткнуть Харрисону рот?
— Этой маленькой проблемой я намерен заняться немедленно, — ответил Эллери.
H, I, J, K
Во второй половине дня Эллери позвонил в офис Леона Филдса.
— Мистера Филдса сейчас нет. Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Квин?
— А кто это говорит?
— Секретарь мистера Филдса.
— Мисс Лафмен?
— Совершенно верно.
— Где я могу найти Леона, мисс Лафмен? Это важно.
— Право, не могу сказать. Это конфиденциальное дело?
— В высшей степени.
— Ну, мне приходится заниматься множеством конфиденциальных дел мистера Филдса, мистер Квин…
— Не сомневаюсь, мисс Лафмен, но это едва ли принадлежит к их числу. Где он — на углу Восемьдесят восьмой улицы и Мэдисон-авеню?
После паузы женщина сказала:
— Подождите минуту.
Эллери послушно ждал.
Спустя три минуты в трубке послышался резкий голос обозревателя:
— Твой географический вопрос, Эллери, заставил Харриет наложить в штанишки. Это ведь считается строжайшим секретом. Ну, что там у тебя?
— Можно говорить свободно?
— По моему телефону? Разумеется, ведь он подключен к линии блокировки подслушивающих устройств, приятель! Так что выкладывай.
— Ну, ты подумал об этом?
— О чем?
— О чем ты обещал подумать перед нашим прощальным поцелуем в тот вечер.
— Ты имеешь в виду Харрисона? — В голосе Филдса послышалось раздражение. — Да, подумал.
— Ну?
— Я еще не решил.
— Что не решил?
— Слушай, Эллери, я спешу. Собираюсь лететь в Голливуд. Почему бы тебе не позвонить мне, когда я вернусь?
— А когда ты вернешься?
— Недели через две-три.
— Я не могу ждать так долго, Леон!
— Ничего не поделаешь, приятель. — И Филдс положил трубку.
Эллери не стал тратить время на недобрые мысли о Леоне Филдсе. Для Филдса не существовало иных законов, кроме тех, что выработаны им лично, — обычным людям он не подчинялся. Если Филдс говорил «подождите», приходилось ждать. Как правило, оказывалось, что ждать стоило.
А тем временем Эллери мог только наблюдать за любовниками между тщетными попытками вернуться к работе. Его стол был завален ждущими ответа письмами, непрочитанными рукописями для «Журнала тайн Эллери Квина» и закодированными набросками нового романа, настолько давними, что он сам не мог их расшифровать.
Эллери следовал за Мартой по Западному Центральному парку и Восемьдесят первой улице и видел, как она встретилась с Харрисоном у планетария Хейдена. Они вошли внутрь и послушали вечернюю лекцию, наблюдая в темноте искусственные звезды, после чего вышли порознь и двинулись в разных направлениях. Очевидно, на сей раз Марта осмелилась только на урок астрономии.
На следующей неделе, словно желая сохранить атмосферу полета в пространстве, они встретились в аэропорту Айлдуайлд в Куинсе. Ветер от взлетающего самолета развевал юбку Марты, когда возлюбленный обнимал ее. Она нервничала, вырывалась и, как обычно, озиралась вокруг, но Харрисон только смеялся и целовал ее. Потом они поехали в его «кадиллаке» в Нижний Коннектикут, остановившись в конце сельской дороги у дома с окнами, выходящими на пролив, и вечнозелеными деревьями, шепчущимися, словно завистливые соседи. Актер перенес Марту через порог, будто молодую жену, а Эллери, затаившийся под защитой типично коннектикутского валуна, развернул машину и с тоской поехал назад.
На третьей неделе Эллери снова позвонил в офис Леона Филдса. Мисс Лафмен сообщила, что мистер Филдс все еще на побережье. Нет, она не знает, когда он вернется, но если мистер Квин будет любезен перезвонить в пятницу…
Мистер Квин был любезен и перезвонил, но мисс Лафмен информировала его, что Филдс улетел в Мехико по горячему следу какого-то общественного деятеля и дурно пахнущих восьмидесяти пяти тысяч долларов, и она опять-таки не знает, когда он вернется. На днях он позвонил и сказал, что, возможно, заскочит на несколько дней в Гавану.
Эллери скрежетал зубами, утешая себя тем, что Дерк Лоренс работает как одержимый и ему не до ревности.
Марта в эти дни тоже была занята. Она завершала распределение ролей в пьесе Эллы Гринспан, а репетиции должны были начаться в одном из пустующих театров на Западной Сорок пятой улице.
Вэн Харрисон в пьесе не участвовал. Все роли там были женские, за исключением мальчика десяти лет.
Марта похудела, но стала более спокойной, и в ее голосе зазвучал металл. Один театрал, посмотрев, как она проводит репетицию, заявил в «Сардис», что «Марта нашла себя как режиссер. Что-то с ней произошло — слава богу». Память о ее первых двух спектаклях была все еще свежа на Шуберт-Элли. Теперь же стали говорить, что ее ожидает шумный успех, и все надеялись, что она сможет возместить потери, понесенные в результате постановки «Вокруг тутового дерева» и пьесы Алекса Конна.
Тем не менее Марта нашла время, чтобы на четвертой неделе отсутствия Леона Филдса ускользнуть на пляж Джоунса, где Эллери наблюдал за ней в бинокль с набережной. Она лежала рядом с Харрисоном под красным зонтом. В купальном костюме Марта казалась совсем худой, и Эллери не был уверен, что это ему нравится. На всем ее облике лежала печать меланхолии.
Харрисон был облачен в красивый купальный халат цвета бронзы; его шею обматывал ярко-голубой шарф. Эта уступка тщеславию была всего лишь осторожностью — он едва ли хотел выставлять свое тело напоказ в непосредственной близости от крепких тел молодых мужчин. Но когда Марта пошла купаться, Харрисон сбросил халат и шарф, оставил их под зонтом и последовал за ней. Эллери смотрел на них в бинокль. Обнаженный Харрисон являл собой малопривлекательное зрелище. Загоревшая под «солнечной лампой» кожа была дряблой, брюшко — весьма заметным, волосы на груди — седыми, а ноги — испещренными варикозными венами. Покуда Марта плавала и ныряла как дельфин, Харрисон греб руками по-собачьи, держа подбородок над водой, так как боялся намочить парик. Эллери занес все факты в книжечку, добавив «F» к своему алфавиту и спрашивая себя, зачем он вообще ведет эти записи.