Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
Боканов впервые отметил, что ему уже немало лет — скоро будет сорок, — и усмехнулся, вспомнив, как недавно Нина, обнаружив на его виске седой волос, лукаво сказала: «Вот ты и старичок!» «Ничего, мы еще повоюем, — ответил он ей. — Вот в этом году предстоит работать с малышами-новобранцами».
Почти на каждой станции юноши выбегали на перрон и покупали все, что попадалось им на глаза. Казалось, они задались целью поскорее расправиться с теми первыми своими небогатыми «суточными», что получили при отъезде из Суворовского, и находили особое удовольствие в этих самостоятельных тратах.
Снопков притащил в вагон тощую вареную курицу. Кладя ее на столик у окна, торжественно объявил:
— Деликатес первый сорт!
— С душком! — подтрунил Семен.
— Жертва автомобильной катастрофы, — добавил Володя.
— Курица-самоубийца!
Геннадий для чего-то купил отрывной календарь и смущенно перелистывал его.
— Надумал, детка, приобрести к концу года? — сочувственно спросил Павлик, — продай листки за восемь прошлых месяцев…
Они извлекли вещевые мешки, составили вместе чемоданы и, накрыв их газетой, стали готовить ужин.
— Харчишек порядочно! — с удовольствием оглядел «стол» Павлик и переложил несколько огурцов с одного края чемодана другой.
— Товарищ майор, милости просим! — обратился он к Боканову, церемонно прикладывая руку к груди, и на его нежных, еще не знающих бритвы щеках проступил румянец.
После ужина Снопков по-хозяйски спрятал остаток «на завтрак», а Гербов осторожно спросил воспитателя:
— Сергей Павлович, разрешите задать вам один сугубо личный вопрос?
— Пожалуйста, Сема, — выжидающе посмотрел на него Боканов. — «Сейчас, конечно, спросит о любви», — решил он и почти не ошибся.
— Вот говорят, — после некоторой заминки нерешительно начал Семен, — жена должна быть другом мужа…
Он приостановился, посмотрел на офицера: не смеется ли тот? — но, увидев серьезное лицо, продолжал:
— Конечно, должна! Но я хотел бы знать ваше мнение, Сергей Павлович, на каких, так сказать, основах надо строить семейную жизнь, чтобы жена и другом была?
Павлик фыркнул, остальные многозначительно переглянулись. В этих переглядах можно было прочитать и юношескую смешливость, и некоторую гордость собою: «Вот мы над какими вопросами задумываемся, а вы, небось, все нас младенцами считаете!»
За несколько лет работы в училище Сергей Павлович убедился, что под внешней мальчишеской бесшабашностью суждений часто скрывается вдумчивость людей, страстно ищущих ответы на волнующие вопросы, предъявляющих большие требования к себе и окружающим.
Никогда не считал Боканов старшеклассников глупее взрослых. Они были менее образованы, имели меньший жизненный опыт, но по силе и способности ума могли стоять и выше взрослых, заслуживали уважения и внимания.
Когда Гербов умолк, Снопков прошептал:
— Семен продумывает основы семейной жизни. Это, братцы, неспроста!
Все заулыбались и с интересом стали ждать ответа воспитателя.
Боканов же не торопился, поглаживал рукой щеку.
— Вы, Сема, всегда мне трудные вопросы задаете, — пошутил он, — но постараюсь ответить, как понимаю сам…
Он начал рассказывать о своей дружбе с женой, о ее работе в больнице, об их общих интересах…
— Я думаю, нельзя, чтобы жена была только домохозяйкой, даже если обстоятельства вынуждают ее отдавать детям, дому большую часть времени. У нее обязательно должны быть и общественные интересы…
— А помнишь, Геша, — посмеиваясь, обратился Семен к Пашкову, — как ты в прошлом году говорил: «Я постараюсь оградить свою жену от всех забот, буду наряжать ее, как куколку»?
— Да ну, чепуха, — смутился Геннадий, — шуток не понимаешь!
— Я не представляю себе любовь без уважения и доверия друг к другу! — сказал Боканов, и в голосе его прозвучала такая убежденность, такое желание, чтобы и они все так думали, что Пашков невольно воскликнул:
— Да мы и сами хотим уважать девушку! — он сделал паузу и добавил: — И уважаем, если она держит себя с достоинством, не позволяет лишнего. Я считаю — все от нее зависит!
Тут зашумели все разом:
— Неверно! И от нас!
— Есть такие девушки, что к ним сразу уважение теряешь!
— Мы и сами хороши бываем!
— Бросьте! Как девушка поведет себя, так и будет…
Спустились сумерки. В вагоне зажгли свет. За окном теперь мелькали темные стены деревьев, темное, в неярких звездах небо.
В соседнем купе заиграла гармонь.
Володю снова охватило щемящее чувство: жаль было расставаться с Сергеем Павловичем, навсегда ушло отрочество, как навсегда ушел и тот день, когда сдал последний экзамен на аттестат зрелости.
…Пожилой проводник, с седыми, торчащими щеточками усами, подметал пол. Поровнявшись с Володей, попросил:
— Подвинься, солдат.
Все невольно переглянулись. Эта, казалось бы, простая фраза поразила их. Да, они действительно солдаты, и теперь не вправе ждать снисхождения окружающих к их мальчишеству. Да, теперь их встречают «по одежке». А то, что они особые солдаты, пусть поймут из их поступков.
Приближался вокзал, Павлик невинным голосом, растягивая слова, сказал Геше:
— Солдат, возьми котелок, принеси кипяток!
Но никого эта шутка не рассмешила, все были сосредоточенны, серьезны.
…Ночью, когда в вагоне наступила сонная тишина, Владимир вышел в тамбур. Покачивало, словно на небольших волнах. Пахло краской. Он открыл дверь, и свежий ночной ветерок заиграл в волосах. Вдали промелькнули огни селения и скрылись за холмом.
Ленинград… Какой он? О городе-герое знал по книгам, картинам. С трудом верилось, что будет там жить, ходить по тем же камням, по которым шли к Зимнему красногвардейцы, стоять у Смольного… Какое счастье, что оказался в одном городе с Галинкой! Наверно, она уже принята в пединститут.