Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
Рассказав Полуэктову о виденной сцене, Семен Герасимович взволнованно закончил:
— Я вас очень прошу, как о личном одолжении… Я берусь учить этого Федю отдельно, и за полгода, за четыре месяца он догонит остальных. Ошибка в его контрольной работе не такая уж серьезная… Я очень прошу…
Генерал помедлил с ответом, потом встал и, пожимая руку Гаршева, сказал:
— Хорошо, оставим его. Спасибо.
Прежний опыт подсказывал Боканову, что надо, по возможности, быстрее разобраться в характерах детей.
Среди его малышат сразу же обратил на себя внимание серьезностью, молчаливостью, настороженным взглядом черных глаз Петя Самарцев. Он приехал в училище один, на попутной машине колхоза, в ватнике, с бутылкой молока в оттопыренном кармане, в большой зимней шапке, словно собрался на Крайний Север. Из внутреннего кармана куртки Самарцев достал необычное удостоверение от колхоза. В удостоверении значилось, что у Петра Самарцева родителей нет, что он «сын колхоза» и общее собрание просит принять Петра в Суворовское училище. При всей своей трогательности подобное направление не удовлетворяло официальным требованиям приема. Самарцева отправили назад, объяснив, какие документы необходимы. Понятно было, что в этом году он с поступлением, конечно, опоздает.
Но Самарцев появился снова, когда уже шли экзамены по русскому языку, привез с собой все, что от него требовалось, и, вручая документы начальнику строевого отдела, решительно объявил:
— Буду держать экзамены!
Вечером Петя пристроился к хвосту пятой роты и, молчаливый, упорный, ждал в столовой своей порции. Майор Веденкин, дежуривший по училищу, накормил его, хотя в списках «зачисленных на довольствие» Самарцев и не значился.
Генерал Полуэктов и Зорин, посоветовавшись, решили к экзаменам «сына колхоза» допустить, а его знания по русскому языку проверить отдельно.
Петя Самарцев сдал все экзамены за три класса довольно сносно и был зачислен в пятую роту. Но учеба давалась ему с большим трудом, вероятно, сказывалось недостаточное общее развитие и то, что в пятой роте было немало окончивших четыре класса, пожертвовавших годом, лишь бы попасть в Суворовское училище. Тянуться за ними Самарцеву было нелегко. Это его угнетало. Он сторонился товарищей, которые со свойственной в таких случаях детям безжалостностью смеялись над тем, что Самарцев окает, написал «Азия» через букву «е», вместо «сложение» брякнул: «додавание», вылизывает в столовой тарелку, а отдавая рапорт генералу, сказал не как принято: «Дежурный суворовец Самарцев», а «Я уборщик».
Когда же генерал спросил:
— А я кто?
Самарцев окинул его с ног до головы оценивающим взглядом и мрачно ответил:
— Полуэтот!
Соседом Самарцева по парте оказался вертлявый Алеша Скрипкин. На первом же уроке истории Самарцев из-за этого Скрипкина получил замечание от майора Веденкина.
Виктор Николаевич, видя, что два мальчика завозились на парте и, пыхтя, стараются боком оттеснить один другого, строго спросил:
— Что у вас там случилось?
Тогда поднялся Петя Самарцев и сказал, недобро глядя на соседа:
— Он положил локоть на мою половину парты!
Вспоминая в ротной канцелярии об этом случае, историк, смеясь, воскликнул:
— Мальчишка мне положительно нравится! Давайте, товарищи, серьезно за него возьмемся.
Он договорился с Бокановым и Васнецовым, преподающим у малышей русский язык, о плане совместных действий.
Однако под градом насмешек товарищей Самарцев так ожесточился и «окаменел», что почти перестал разговаривать.
«Что делать? — думал Боканов. — Как разбить ледок в классе и в сердце этой нахохлившейся пичужки?»
Несколько дней назад Петя уже был у Боканова. Вернее, его силой привели к воспитателю. Во время вечерней подготовки уроков Боканов не присутствовал, потому что дежурил. Самарцев, отчаявшись выучить правила по русскому языку, с ожесточением закинул учебник на шкаф и, сосредоточенно уставившись в одну точку на крышке парты, сидел неприступный и мрачный.
Алеша Скрипкин, временно назначенный старшим отделения, подошел к Петру и потребовал:
— Садись, учи! Слышишь, Азея!
Боканов недавно говорил отделению, как надо стараться, чтобы завоевать первенство в училище, каждый рвался в бой, и, может быть, именно поэтому Скрипкин так ревностно принялся за наведение порядка.
— А тебе чего? — огрызнулся Самарцев, не поднимая головы.
Ребята загалдели:
— Он старший!
— Это наше дело!
— Всех подведешь!
— Учи, говорят!
— Не буду! — упрямо крикнул Петя. — Вы кто, чтобы мне указывать! — Он решительно сложил руки на груди и опять уставился в крышку парты.
— А-а-а, так? Значит мы — никто? — пуще всех хорохорился Скрипкин, еще хорошо помнивший обиду, нанесенную ему Самарцевым на уроке истории. — Ребята, — предложил он, — давайте отведем его к майору.
— А вот не пойду! — поглядел исподлобья Самарцев и втянул голову в плечи.
— Нет, пойдешь!
— Мы тебя поведем!
Они окружили его, навалились и, связав за спиной руки, повели к Боканову.
Сергей Павлович оторопел, увидя необычайное шествие, но, узнав в чем дело, успокоился. В этой вспышке мальчишеского гнева было что-то и привлекательное — может быть, желание сломить строптивого упрямца, завоевать победу училища?
Воспитатель остановил расшумевшихся ребят и, глазами указывая на Петра, осуждающе сказал:
— Зачем вы его связали, как преступника? Развяжите!
Отпустив всех, приказал Пете:
— А вы останьтесь.
Мальчик стоял, низко опустив голову.
— Вот видишь, — сочувственно обратился к нему майор, когда они остались одни, — нельзя выступать против коллектива. Понимаешь — нельзя! Надо достать свой учебник, сесть и выучить правила. Ясно?
— Ясно, — едва слышно прошептал отступник.