Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
— Вот вам и однако!
Боканов собрал своих суворовцев в ротной комнате отдыха после обеда. Малыши, чинно рассевшись на стульях, выжидательно посматривали на воспитателя. Он обвел их ряды внимательным взглядом. Вспомнил, как несколько лет назад впервые вошел в класс Суворовского училища.
Сейчас они не казались уже Сергею Павловичу одинаковыми: нахохлившись, сидел Самарцев; словно на раскаленных углях — Алеша Скрипкин; по глазам Феди Атамеева ясно можно было определить, что это старательный и честный мальчик. Худенький, бледнолицый, он, когда надо было что-нибудь записать, так низко склонял над бумагой голову, что, казалось, прислушивается. «Надо отучить его от этой привычки», — подумал майор.
— Товарищи суворовцы, — начал он, — в этом году впервые наши воспитанники уехали в офицерские училища. Портреты лучших из них висят у нас на Доске почета в актовом зале. Мы сейчас пойдем туда. Я расскажу вам об этих суворовцах, которыми все мы гордимся. Уверен: многие из вас тоже закончат наше училище с золотыми и серебряными медалями…
В открытое окно проник луч солнца, притаился у ножки стола. Тихо проскрипел чей-то стул, и снова наступила сосредоточенная тишина, только за дверью слышно было позвякивание ключей в руках старшины Привалова.
— И в этой комнате, — продолжал майор, — в военном уголке вы видите мишень лучшего стрелка училища — Володи Ковалева. Генерал наградил его именными часами.
Все, как по команде, повернули головы в сторону военного уголка и стали почтительно рассматривать мишень с пробоинами в «десятке».
— Если вы хотите, — предложил Боканов, — мы будем переписываться с курсантами — нашими выпускниками.
— Хотим! — радостным хором ответили все.
— Решено! Только не надо хором отвечать, у нас ведь не новгородское вече. Людям военным так не пристало… А теперь пойдемте-ка в актовый зал, к Доске почета.
Из актового зала малыши, возбужденные, возвращались к себе в роту без строя.
— Вот с кого надо пример брать! — говорил Федя, мелкими шажками идя между Скрипкиным и Самарцевым. А про себя подумал: «Только я таким никогда не буду, куда мне! Скрипкин хотя и вредный, а правильно говорит, что я размазня». Он печально вздохнул.
— Здорово, — громко восторгался Скрипкин, — кто с золотой медалью окончил, того фамилия на Доске золотыми буквами написана, а кто с серебряной — буковки серебряные!
— А сбоку совсем еще чистая доска висит, — мечтательно сказал Федя.
— У Ковалева глаза — ух! — неожиданно заявил до сих пор молчавший Самарцев. — Настоящий стрелок!
— А из какого карабина он стрелял?
— 1076.
— Майор сказал, этот карабин у Артема, — с завистью напомнил Скрипкин.
Возле расположения своей роты ребята разошлись кто куда. Самарцев решил пойти в библиотеку к Марии Семеновне, она обещала ему новую книгу — о Сталинградской битве. Во дворе Самарцев встретил Артема.
Этот мальчонка приглянулся Каменюке еще тогда, когда он увидел его на турнике, и Артем не упускал Самарцева из виду. Петя нравился ему своей прямотой, напористостью, невольно напоминал Артему, каким он сам был несколько лет назад, как тоже замыкался и «кололся», если думал, что его хотят обидеть. Каменюка за последнее время раздался в плечах, повзрослел и выглядел старше своих лет. Еще резче стали очертания его раздвоенного подбородка, а глаза утратили былое выражение необузданности.
— Здорово, гвардия! — остановил Артем Петю. Лицо Самарцева осветилось радостной улыбкой.
— Здравия желаю, — тихо сказал он.
Каменюка обнял его за плечи, голова Пети доставала Артему до спортивных значков на груди.
Они пошли меж рядов молоденьких тополей.
— Аллея вашей роты, — сделал широкий жест рукой Артем. — Вам ее охранять и убирать. А деревья здесь сажали Володя Ковалев и его товарищи.
Расспросив Петю о его делах в классе и узнав об удачном рассказе, Артем похвалил:
— Это ты молодец! А мы летом в колхозе работали, помогали план выполнять.
— Госпоставки! — знающе вставил Петя, и Каменюка, улыбнувшись улыбкой взрослого, подтвердил:
— Точно. Полковник Зорин в нашу бригаду пришел, — мы у стога работали, — вилы в руки взял, говорит: «Тряхну стариной!»
— Зорин — это кто? — спросил Петя.
— Как говорят, душа училища… Сам увидишь… — ответил Каменюка и начал рассказывать о Зорине, офицерах, лагерной жизни и походах: — На ночь остановились в селении. Сарай для ночевки нашли. Ну, прежде всего сена раздобыли для постели нашему капитану. В армии так положено, — веско пояснил Артем, — подчиненные заботятся о командире, а командир — о подчиненных.
Самарцев понимающе посмотрел на друга.
— А экспедитором мы назначили Авилкина, — продолжал Артем.
— Экспедитор, это кто почту возит? — спросил Петя.
— Он самый! Так вот назначили Авилкина…
— Рыжий ваш… — опять перебил Петя.
— Цвета корки мандарина, — добродушно усмехнувшись, терпеливо ответил Каменюка. — Только, брат, когда старший говорит, младший слушает… Ездил Авилкин из лагерей в город, за почтой, на велосипеде. Однажды уехал, и срок ему возвратиться, а тут разразился ливень страшной силы. Ждем сверх срока час, ждем два — нет нашего экспедитора! Тогда решили мы организовать розыск. Километрах в шести обнаружили: тащит велосипед с грузом, прямо пар идет. А мы для него захватили кашу в котелке. Знаешь, еще теплая. То-то рад был!
Петя слушает с восторгом.
— Это называется армейская дружба, — пояснил Артем. — Ясно?
«Да, со Скрипкиным не очень-то надружишься», — вздохнул Петя, но вслух ничего не сказал.
И Артем Каменюка кое о чем умолчал. Он, например, не рассказал, что ему, секретарю комсомольской организации отделения, частенько приходится вести с Авилкиным крупные разговоры. Артем терпеть не мог нескромности, хвастовства. Павлик был неравнодушен к девятикласснице Аллочке, сестре Мити Родина, с которым продолжал дружить Артем.