Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
У методического кабинета Веденкин увидел Гаршева.
— Поздравляю, товарищ депутат! — математик так энергично потряс руку Веденкина, словно что-то взбалтывал.
— Спасибо!
Они вместе вошли в еще пустующий кабинет, выбрали место у окна и в ожидании, когда придут остальные, повели оживленную беседу.
В кабинет один за другим входили преподаватели.
С повязкой дежурного по училищу показался в дверях капитан Беседа.
— Алексей Николаевич, на минутку! — окликнул его Гаршев и, встав, пошел навстречу.
Капитан поздоровался со всеми и тоже поздравил Веденкина.
— Вы обратили внимание, как стал полнеть Авилкин? — тревожным шепотом спросил Гаршев, и Алексей Николаевич, ожидавший чего-то другого, невольно улыбнулся.
— Нет, нет, вы напрасно улыбаетесь! — сердито помотал бородой Гаршев. — Это не смех! Даже лоснится! Надо ж что-то предпринять?
— Надо, — становясь серьезным, согласился капитан Беседа, — я и сам заметил. Ему следует дать гораздо большую физическую нагрузку, тренировать в беге.
— Ну, конечно, я ж и говорю! — сразу успокоился Гаршев. — А Самсонов надолго выбыл?
Самсонов где-то подхватил стригущий лишай и уже несколько дней лежал в гарнизонном госпитале, в соседнем городе.
— Надолго! — огорченно сказал капитан Беседа.
— Мы с Виктором Николаевичем к нему съездим, учебники отвезем, задания дадим.
— Когда? — обратился математик к Веденкину так, будто бы они об этом уже говорили и иначе быть не могло…
— Да можно завтра, — с готовностью согласился Веденкин.
— Договорились! — обрадованно воскликнул капитан Беседа. — Я у него был, парню, действительно, надо там заниматься.
— Так и решили, — плотнее насадив пенсне на длинный нос, заключил Семен Герасимович. — Пойду покурю.
Он сунул в рот папиросу, — она стала походить на сосульку, застрявшую в бороде.
— Трехчасовым автобусом завтра поедем, — уточнил он и направился к двери.
ГЛАВА VII
Яркое, словно и не осеннее солнце штурмует окна училища. Только на юге бывают в октябре такие дни и такое солнце.
Дежурный по роте Илья Кошелев придирчиво осматривает в коридоре пол. Он блестит, но Кошелев недоволен. Капитан Беседа предупредил: «От Авилкина примете работу только безупречную».
— Кто же так натирает? — спрашивает Илья у вооруженного щеткой, обнаженного до пояса Авилкина. — А ну, еще раз, да хорошенько! Чтоб смотреть можно было, как в зеркало. Чтобы ясно было, чему равен авилкочас!
— За авилкочас будьте спокойны! — с задором бросает Павлик, и его щетка мелькает еще быстрей.
День субботний, и уборка в полном разгаре.
Около Авилкина вьется Скрипкин. Ему не терпится рассказать о событиях в классе, о том, какой он отменный старший отделения. И, забегая наперерез щетке, Скрипкин торопливо сообщает:
— Из Атамеева разве получится офицер? Не получится! А я должен требовать…
Авилкин вспоминает, как его самого когда-то мучила мысль: получится ли из него офицер? И ему становится неприятен Скрипкин, а Федя вызывает жалость: «Еще ничего неизвестно. Я напрасно подтрунивал».
— Балаболка! — вдруг строго говорит он оторопевшему Скрипкину и останавливается, отирая рукой пот с лица. — Нет того, чтобы помочь Атамееву. И болтаешь, и болтаешь. «Я да я»! Слушать тошно! Ты заметил, чтобы я так хорохорился?
«Заметил», — едва не вырвалось у Алеши, но благоразумие спасло его от ложного шага. Он покорно вздохнул, сложил губы, собираясь свистнуть, но только беззвучно пошевелил ими.
По коридору промчался Артем.
— Счастливого дневальства, Авилка!
— Мите привет! — солидно отвечает Павлик, продолжая натирать пол, а сам думает: «Аллочку бы увидеть».
У Аллочки бирюзовые глаза и толстые золотисто-пепельные косы. Авилкин вздыхает.
— Я, может быть, позже зайду, — кричит он вслед Артему.
Каменюка сворачивает вправо и, услыхав чьи-то всхлипывания, оглядывается. За высоким баком с водой, уткнувшись носом в стену, плакал Федя Атамеев.
…Все в училище было по душе Феде. Он не тосковал по дому, как некоторые из его товарищей, не хотел никакой иной жизни. Ему доставляло огромное удовольствие выполнять даже самые незначительные требования училищного распорядка. Он легко и быстро усвоил, что, ложась спать, гимнастерку надо складывать погонами в сторону прохода, а ремень — пряжкой к выходу, ботинки же ставить у задней спинки кровати. Он лучше всех других помнил, что по пятницам и понедельникам старшина проверяет чистоту подворотничков, по вторникам и четвергам — как носят подтяжки, все ли пуговицы на месте, а по средам и субботам — есть ли носовые платки и чисты ли ногти.
Он аккуратнее всех содержал в порядке тумбочку, заправлял койку. И при всем этом на сердце его была постоянная тревога.
Федя уверил себя, что слишком слаб, чтобы стать офицером, и эта мысль мучила его.
— Ты чего? — на полном ходу остановился Артем против Феди. — Что такое?
Худенькие плечи Феди начали вздрагивать еще сильнее.
— Ты скажешь, наконец, в чем дело? Я в город спешу.
— Иди, иди… — сквозь слезы произносит Федя, — не надо из-за меня…
— Ну, хватит нюни распускать, слышишь! — грубовато требует Артем. — Какой же из тебя будет офицер, если ты…
Но при этих словах Федя начинает рыдать еще громче и, повернув к Артему залитое слезами лицо, выкрикивает с отчаянием:
— Я не… не… буду офицером!
— Откуда ты это взял?
— Скрипкин говорит… — Атамеев сжал кулаки. — И правильно! Прыгать не умею! Бегать не умею! На брусьях выжиматься не умею! Хуже всех! Даже танцевать у меня не получается.