Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
В аудитории стояла тишина. Только поскрипывали перья, да постукивал указкой по доске полковник.
Ковалев прервал запись, торопливо достал блокнот — здесь у него были схема пристрелки, крохотные карты с зигзагами линий и черными ромбиками — и занес только что услышанное название книги по фортификации. Подумал: «Сегодня же раздобуду».
Пронзительно и резко задребезжал электрический звонок. Полковник отпустил взвод.
Надо было длинным коридором идти в класс тактики.
Володя вышел вместе со статным, белокурым юношей — Олегом Садовским. Во всем облике Садовского: в светлых усиках, складке на шее, немного развинченной походке, диковатых глазах, даже в уменьи свистеть по-разбойничьи, в два пальца, даже в том, как он, куря, плотно держал цыгарку, — чувствовался человек бесшабашных поступков, дерзкий и порывистый. Володе Садовский был и неприятен, и вместе с тем что-то привлекало его к Олегу.
— Ты заметил, как мы отличаемся от гражданских? — бросил мимоходом сейчас Садовский. — Какие бы вопросы полковник ни задавал, суворовцы отвечают совершенно свободно!
В третьем взводе, куда попал Ковалев, кроме него, было еще несколько суворовцев, остальные же пришли из десятилеток, с заводов, колхозов.
— Не на то, по-моему, ты свою наблюдательность тратишь, — удивленно посмотрел на Садовского Владимир.
— Керзачи! Серяки! — пренебрежительно процедил Олег. — Повернуться как следует не умеют… — и глазами показал на проходившего мимо курсанта Копанева.
Ковалев невольно поймал себя на том, что готов в чем-то согласиться с Олегом, — да, конечно, в военном отношении суворовцы лучше подготовлены. Но тут же устыдился этой мысли о превосходстве. Подумаешь! Если они учились в Суворовском училище, то это еще не основание кичиться и считать себя лучше других. И Копанев, на которого сейчас указал Садовский, токарь с завода, в вечерней школе закончивший десятилетку, простой, хороший парень, очень исполнительный и скромный.
— Не к лицу нам заносчивость! — сердясь скорее на себя, чем на Олега, сказал Володя. — Большинство «серяков» вовсе не хуже, а кое в чем и лучше нас с тобой…
Садовский пожал плечами.
— Блажен, кто верует! — бросил он в ответ и негромко засвистал бравурную песенку.
Курсант Копанев, о котором шла только что речь, заметил иронический взгляд Садовского и догадался приблизительно, о чем тот говорил. Входя в класс, Копанев с обидой думал: «Конечно, трудновато мне за вами тянуться, — нет за плечами военной школы, — но желание и упорство может быть тоже кое-чего стоят?»
К нему подошел Снопков, подтолкнув плечом, спросил:
— О чем задумался, о Анатолий — Ахиллеса сын?
— Да вот о том, как не отстать от искушенных в воинских обычаях, — усмехнувшись, ответил ему Копанев.
— Дитя, дитя! — закатывая глаза, сказал Павлик, — ты нам во многом благостный пример.
— Ладно, хватит, — грубо оборвал Анатолий Снопкова и сердито бросил свою тетрадь на стол.
ГЛАВА IX
Только тот, кто участвовал в боевых походах, кто прошел солдатскую службу, знает, что такое пятьдесят километров перехода с полным снаряжением. А зная это, не удивится, что на следующее утро после подобного перехода Ковалеву казалось просто невозможным подчиниться сигналу «подъем». Ему казалось, что не было ни сна, ни отдыха, что он, вообще, больше не выдержит такого физического напряжения, непрерывной цепи испытаний. Но стоило сделать зарядку, облить себя ледяной водой, как возвратилась бодрость, и все стало представляться не таким уже тяжелым. «Ничего, втянемся, — подбодрял он себя, — знали, на что шли».
Днем сдавали зачеты по тактике, майор Демин проводил занятие «Смена караулов», а к вечеру в актовом зале началась стрелковая конференция — ее открыл генерал Агашев.
Доклад о методе подготовки к стрельбе делал тот самый подполковник Богатов, о котором Ковалев рассказывал товарищам в вагоне.
Богатов был невысокого роста, плечист, с ястребиным носом, острыми серыми глазами, черными волосами, гладко зачесанными назад. Когда он начал неторопливо, тихо говорить, каждое его слово ловили, как откровение. Здесь же, на сцене, пользуясь станком собственной конструкции, Богатов показал правильную изготовку, прицеливание и, сделав несколько «выстрелов», отослал мишени в зал. Они стали переходить из рук в руки, вызывая рокот восхищения, и были лучшей иллюстрацией к докладу, сильнее самых пламенных речей.
Снопков, передавая мишень Геннадию, почтительно прошептал:
— Стрелковая мощь! Учись, детка!
Пашков смотрел на проколы в «десятке» с нескрываемым восторгом.
— Сила! — только и смог он выговорить.
Когда были закончены доклады, вручены лучшим стрелкам значки, и оркестр в какой уже раз сыграл туш, из-за стола снова поднялся генерал.
Ковалев много слышал о начальнике училища от курсантов и проникался к нему все большим уважением.
В нем не было и намека на ограниченность человека, умевшего неплохо командовать, знающего материальную часть оружия и каждую строчку устава, но благоразумно умолкающего, когда в его присутствии заговорят об Андрее Рублеве или Веласкезе. Генерал любил литературу, свободно говорил о театре и живописи и от своих подчиненных требовал разносторонних знаний.
— Товарищи! — сказал он сейчас в наступившей тишине. — В преддверии великого праздника Октября я присваиваю за отличную огневую выучку лучшим курсантам нового набора звание сержантов. Прошу вас зачитать приказ, — обратился он к начальнику строевого отдела, — а те, чьи фамилии будут названы, поднимитесь сюда.
…Владимир и Семен стояли на сцене плечом к плечу. Володя чувствовал, как от волнения пересохло у него во рту, как горит лицо.
В библиотеке пехотного училища, за полками с книгами, как-то увидел он золотом написанные на стене фамилии «именитых» особ, закончивших Пажеский корпус. Все это были отпрыски родовитых дворян, графов, прибалтийских баронов, князей — опора царского трона. С трудом разобрал он имена Маннергейма и Юсупова. Кто-то острием ножа перечеркнул крест-накрест список этих «именитых» и нацарапал рядом: «Враги народа».
И вот сейчас, в этом же зале, он, Владимир Ковалев, сын простых трудовых людей, получал из рук начальника училища погоны сержанта — младшего командира непобедимой армии.
Зал был почти такой же, как и в Суворовском училище, — с мраморными колоннами, с оркестром на хорах, — но все было и совсем иное, новое: к знамени прикреплены боевые ордена, он, Ковалев, уже не вице-сержант, а сержант, и служба настоящая. Здесь все было без скидок «на детскость»: и трудности, и требовательность, и суровый быт…
Володя представил себе лицо матери, лица Боканова, Зорина, когда они узнают, что он стал младшим командиром.
«Галинка обрадуется», — подумал он и мысленно улыбнулся, решив прийти к ней в это воскресенье в сержантских погонах.
Он посмотрел в зал. Там сидели такие же, как он, юноши, его товарищи. Кто-то из них станет курсантом его отделения.
Володе хотелось заверить генерала и всех, кто был в этом зале, что он очень дорожит их доверием. Он взглянул взволнованно блестящими глазами на генерала, и начальник училища, понимая его состояние, ответил доброжелательным взглядом.