Алый король

Макнилл Грэм

— Был им, — ответил Гамон, прикусив губу. Он чувствовал острый аромат крови рунного жреца, ощущал ее маслянистые потеки, смутно видел плавные движения в тенях…

— Тогда рассказывай летопись, — велел Бёдвар, отступив к костру.

— Какую?

— Ту, которую мы поведали тебе, — ответил Бъярки.

Он надолго приложился к рогу, после чего выплеснул остатки питья в костер. Угли взревели, будто их полили прометием, и желтые языки пламени взметнулись к сводчатому потолку.

Зал осветился на краткий миг, и Лемюэль прикрыл глаз рукой от слепящего

сияния, но успел заметить, что Волки окружили его.

— Харр Балегюр был моим братом, — сказал Ольгир Виддоусин, стоявший на расстоянии ладони слева от Гамона. — Если ты опозоришь его память, я оторву тебе голову.

— Харр Балегюр был моим братом, — произнес Свафнир Раквульф, подошедший справа. — Если ты дурно отзовешься о его свершениях, я сожру твое сердце.

— Харр Балегюр был моим братом, — изрек Гирлотнир Хельблинд. — Если ты неверно опишешь его деяния, я…

— Выдернешь мне хребет? — отозвался Лемюэль. — Только обрадуюсь.

— Нет, я собирался раздробить тебе череп, но твоя идея получше. — Гирлотнир широко улыбнулся с таким видом, что летописец занервничал еще сильнее.

— Начнем же проводы, — вымолвил Бёдвар.

Фенрисийцы расступились, и Гамон увидел, зачем его привели сюда и почему воины приходили к нему с историями о Харре. Они не пытались облегчить душу; Лемюэль сглупил, приписав постчеловеческим воинам мотивы простых смертных.

В дальнем конце отсека стоял деревянный трон с высокой спинкой. На нем сидел мертвый Балегюр, военный король-варвар, облаченный в меха и снаряженный для битвы в инеисто-серые доспехи. Меч Харра, выщербленный в сражениях, лежал у него на коленях. Несмотря на линию разреза вдоль лба и сшитые веки, легионер выглядел так, словно мог сию секунду броситься в бой.

Закрыв глаз, Гамон сделал глубокий затяжной вдох и заговорил, пересказывая услышанные истории. Он ничего не пропускал, и воспоминаниям каждого воина нашлось достойное место в повествовании о павшем брате.

Летописец не умолкал, даже почувствовав мучительную боль в связках, пока не закончились проводы. Они продолжались двенадцать часов.

Завершив последнее предание, Гамон опустился на колени возле угасающих углей и поднял взгляд, желая узнать, довольны ли слушатели или намерены исполнить свои угрозы.

Но зал уже опустел.

По Великому Океану плыли семь островов из сгустившейся материи, связанные искрящей паутиной дуговых молний. Самый крупный из них, настоящую материковую плиту, покрывали засыпанные пеплом пустоши, реки магмы и утопающие в прахе руины, настолько громадные, что в прошлом их, несомненно, населяли великаны. Что до самого маленького, то он представлял собой неосвещенную обитель, которую сорвали с фундамента реальности и небрежно бросили в волны эмпиреев.

Среди других островов встречались как огненные горные хребты, вздымавшиеся из дрожащих озер варпа, так и нечто вроде колоссальных живых существ, размеры и облик которых не позволяли отнести их к какому-либо виду биологических созданий. Остальные ежесекундно пересоздавали

себя — менялись так бурно и беспорядочно, что уловить их очертания удавалось лишь на мгновение.

— Семь Спящих, — произнес Афоргомон, стоя возле окулюса. Ёкай напоминал какого-то жуткого конферансье, объявляющего о пополнении в его цирке уродов. — Как я и обещал.

Ариман постарался сохранить спокойствие, что давалось ему все сложнее с каждым днем, проведенным на закрытой от эфира «Озирис-Пантее». Само пребывание на Черном корабле действовало воинам на нервы, и любая, даже самая добродушная фраза превращалась в смертельное оскорбление. Толбек уже подрался с Киу, многие другие находились на грани срыва.

Каждый звездоплаватель знает, что все космолеты по-своему уникальны и обладают собственной личностью. Среди них встречаются самовлюбленные, непоколебимые или безрассудные корабли, полные агрессии, перенятой у прежних капитанов.

Но в душе «Озирис-Пантеи» жил позор.

В иную эпоху ее окрестили бы «гвинейцем» [102] — рабовладельческим судном, увозившим людей против их воли на бесконечную каторгу в чужие края. Хотя характер груза с тех пор изменился и псайкеров в трюмах ждала мучительная смерть во имя Империума, а не пожизненная работа на его неисчислимых заводах, конечный результат оставался тем же.

Черный корабль знал, что его создали для бесчестного дела, и за века страданий пропитался стыдом до мозга костей. Все системы «Озирис-Пантеи», особенно те, что контактировали с энергиями варпа, вели себя вспыльчиво и угрюмо сопротивлялись командам.

102

В XVI–XIX вв. суда, перевозившие рабов, чаще всего загружались живым товаром на побережье Гвинейского залива в Африке.

По пустым коридорам разносилось чье-то бормотание, в тенях на каждой палубе мелькали фантомы. Казалось, подобное невозможно на звездолете с такими мощными оберегами, но каждый боец в поредевшем отряде Азека верил своему чутью.

Сам Ариман со дня побега из Камити-Соны чувствовал, что призраки стоят у него за плечом. Воина безмолвно обвиняли братья, которых он мечтал спасти от перерождения, но лишь сжег своим пламенем. Хуже того — их уже набирался целый легион, гораздо больше, чем тех, кто уже рассыпался прахом и пылью в башне Азека.

Корвид старался не думать о том, что это значит, и в кои-то веки радовался ослаблению своего провидческого дара.

— Игнис? — спросил Ариман.

— Благоприятных чисел здесь нет, — отозвался нумеролог, не поднимая головы от своего пульта. Он досадливо изогнул бровь. — Я не нахожу ни евклидовых углов, ни связанных векторов. Упорядоченность данных объектов нестабильна.

— Говоря по-человечески, ты понятия не имеешь, что это за место, — подытожил Санахт, который с мрачной решимостью полировал клинок Шакала.