Алый король
Шрифт:
В ста метрах перед летописцем ступали Йасу Нагасена и Парвати. Некоторое время назад Лемюэль попробовал идти быстрее, чтобы догнать Чайю и поговорить с ней, но Ольгир схватил его за плечо и просто сказал: «Нет».
Потом Парвати оглянулась на Гамона с таким испепеляющим презрением, что он даже обрадовался нежеланию Волка отпускать его дальше, чем на метр.
— Думаю, ты ей не нравишься, — сделал вывод Виддоусин.
— Нет, — признал Лемюэль. — Уже нет.
— А раньше нравился? Она была твоей женщиной?
— Нет, Чайя была женщи… в смысле, она любила Камиллу.
Ольгир
— А, ту ведьму, которую забрали багряные колдуны.
— Камилла не ведьма! — огрызнулся Гамон.
— У нее же имелись способности, йа? Как у тебя?
— Да, имелись, но не такие, как у меня.
— Значит, ведьма, — заключил Виддоусин, коснувшись мехового амулета, который болтался у него на горжете. — Что умеет?
Лемюэль вспомнил, как целыми часами сидел рядом с Шивани, пока она осторожно касалась найденных в том или ином раскопе артефактов и рассказывала их истории. Чтобы не наткнуться на опасные или болезненные образы, Камилла обычно дотрагивалась только до вещей повседневного обихода, различной домашней утвари.
— Она владела психометрией, — сказал летописец. — Просто прикладывала руку к любому объекту и говорила, откуда он взялся, кто и когда использовал его. Могла поведать о жизни каждого человека, прикасавшегося к этой вещи, и о том, что она для него значила.
Помолчав, фенрисиец ладонью прикрыл глаза от солнца.
— Так почему эта женщина теперь ненавидит тебя?
— Я совершил нечто очень скверное и неизбежно отвечу за это рано или поздно.
Вдаваться в подробности Лемюэль не стал — ему не хотелось вновь переживать тот момент, когда он заставил узницу убить ее собственного сына.
Отряд еще пять часов взбирался по склонам горы, раскаленным, будто котел на огне. Привалы устраивали только для того, чтобы неулучшенные люди попили воды и немного передохнули в тени автоматонов. Угольно-черная кожа Лемюэля блестела на жаре, он истекал потом и покрылся солнечными ожогами.
Наконец, в три часа пополудни группа достигла цели.
К тому моменту Гамон уже не ощущал почти ничего, кроме страданий. Обе ноги казались ему культями из беспримесной жгучей боли, а позвоночник — раскаленный добела штырь — причинял Лемюэлю мучения, от которых он почти ослеп. В висках у него стучало от теплового удара.
Ковыляя вперед, летописец врезался в спину Ольгира и недоуменно поднял глаз на инеисто-серую кирасу воина, ослепительно сверкавшую в лучах светила. Собрав во рту остатки слюны, Гамон спросил:
— Почему встали?
— Всё, пришли.
Оглядевшись, Лемюэль изумленно приоткрыл рот. Отряд стоял на краю широкой воронки из остекленевшего камня, похожей на неглубокое озеро. За ней начиналась исполинская борозда в отвесных скалах, уходящая далеко в толщу горы. Склон разделялся точно по продольной оси, так аккуратно, словно V-образную расселину выжгли в нем орбитальным лазером.
Но ни одно оружие, разработанное жречеством Марса, не обладало подобной точностью или мощью. Путникам открылась сердцевина пика, наглядная картина его геологической истории. На солнце блестели испещренные прожилками напластования породы,
В центре кратера возвышалась неуместная здесь колонна из черного камня, нечто вроде вулканической пробки [106] , обнажившейся после того, как более мягкая порода вокруг нее рассыпалась за целые эоны эрозии.
106
Вулканическая пробка, или игла, — отвердевшая масса вязкой лавы, выдавленной из кратера на большую высоту и застывшей в форме обелиска.
На мгновение Гамону показалось, что на вершине темного шпиля замер великан с кожей цвета меди, держащий недвижимое тело павшего сына. От капель пота у летописца слиплись веки, он моргнул, и оба силуэта исчезли.
Бёдвар и легионер в матовой броне подозвали к себе Лавентуру и охраняемого ею сына Магнуса, после чего повели группу в воронку. Миновав черный обелиск, они направились к разлому в склоне.
Рассмотрев цель похода, Лемюэль напрочь забыл об усталости.
По расселине поднималась величественная лестница из белейшего мрамора с золотыми и голубыми прожилками. Вдоль ее ступеней выстроились изваяния воинов в доспехах, ученых в длинных одеждах, королей с венцами на головах и мудрых мыслителей.
— Раньше тут так же было? — уточнил Ольгир.
В прошлое свое посещение Агхору летописец не взбирался так высоко, но Ариман в мельчайших подробностях описал ему битву со стражами вершины. Ни в одном из рассказов главный библиарий не упоминал ни о чем подобном.
Гамон покачал головой, продолжая изучать лестницу, пронзившую сердце горы.
— Как ты думаешь, — спросил он своего стража, — что там, на вершине лестницы?
— Алый Король, — ответил Виддоусин. — Кто еще мог вырезать для себя трон из горы, здоровой, как Асахейм?
Пламенный ад расступился, и Ариман обнаружил себя в одиночестве посреди непроглядной тьмы. Его окружала пустота настолько абсолютная, что Азек даже не осознавал, где она начинается или заканчивается. Воин попытался отыскать какой-нибудь визуальный ориентир, чтобы определить свое местоположение на бескрайних просторах черноты, но безуспешно.
«Куда он попал?»
Учитывая, что отправили его сюда из чертогов не рожденных в глубинах эмпиреев, ответ мог оказаться каким угодно.
Ариман ощутил жаркое дыхание ветра, напоенного двумя неразлучными запахами войны: дыма и горелого металла. Второе дуновение понесло Азека вперед.
Возможно, так начинается его странствие в прошлое Терры, на руины Старой Земли? В легендах звездоплавателей упоминались экипажи, которых умчали в былое или грядущее бурные волны Великого Океана; даже самые достоверные истории гласили, что в таких странствиях человека ждут бури и безумие.
И плату за подобные путешествия берут вперед.