Алый знак доблести
Шрифт:
Юноша мчался как одержимый, надеясь нырнуть в лес раньше, чем его найдет пуля. Втянул голову в плечи наподобие игрока в футбол. Даже веки у него были полузакрыты, так что все вокруг подернулось колышащойся дымкой. В уголках рта пузырилась слюна.
Неустанно подгоняя себя, он в то же время чувствовал, как растет в нем любовь, безмерная нежность к знамени, которое было вот тут, совсем рядом. Прекрасное и неуязвимое. Воплощение лучезарной богини, которая, чуть склонясь, делает ему повелительные знаки. Воплощение женщины в белых и алых одеждах, ненавидящей и любящей, в чьем зове слились голоса всех его чаяний. И потому что оно не знало погибели, юноша наделял его особым могуществом. Старался держаться поближе к нему, как к якорю спасения, беззвучно молил уберечь от смерти.
Захваченный безумием этого бега, он все же заметил, что сержант-знаменосец вдруг отпрянул назад, словно его стукнули дубиной. Он пошатнулся, потом застыл на месте, только колени мелко дрожали.
Юноша, подскочив к нему, ухватился за древко. Одновременно в древко с другой стороны вцепился друг юноши. Оба упрямо и яростно тянули его к себе, но сержант был мертв, и труп не желал отдавать вверенной ему эмблемы. Жуткая схватка длилась несколько мгновений. Мертвец, весь скорчившись, покачивался и с нелепым, чудовищным упорством боролся за обладание знаменем.
Еще две-три секунды - и живые, остервенясь, вырвали знамя у мертвого. Не успели они сделать и шагу, как труп, склонив голову, начал падать вперед. Костенеющая рука взлетела, потом, негодуя, тяжело опустилась на плечо не успевшего увернуться друга юноши.
XX
Когда, не выпуская знамени, друзья взглянули на поляну, они увидели, что полк разбит, а те солдаты, которые остались в живых, понуро отступают. Люди, бросившиеся в атаку со стремительностью снарядов, уже израсходовали все свои силы. Они шли назад, хотя и медленно, повернув головы к рычащему лесу и стреляя из нагревшихся ружей. Офицеры орали на них, надрывая глотки.
– Куда, к черту, вас несет?
– с бесконечным презрением взвизгивал лейтенант, а рыжебородый офицер, чей глубокий бас был отчетливо слышен, все время командовал:
– Стреляйте в них! Стреляйте в них, будь они прокляты!
Другие офицеры кричали другое, окончательно сбивая с толку солдат этой melee* противоречивых и неисполнимых приказов.
Между юношей и его другом возникла короткая перебранка из-за знамени.
– Отдай его мне!
– Нет, я понесу!
Каждый втайне не прочь был уступить знамя другому, но почитал долгом тянуть к себе, дабы доказать таким образом готовность до конца рисковать за него жизнью. Юноша грубо оттолкнул друга.
Солдаты отступили к бесстрастным деревьям. Там они приостановились на мгновение и дали залп по темным фигурам, которые уже крались вслед за ними. Потом продолжали идти назад, петляя среди древесных стволов. Когда полк, который понес немалые потери, добрался до первой прогалины, его накрыл безжалостный шквальный огонь. Казалось, их преследует несметное воинство.
Солдаты, оглушенные, в большинстве своем утратившие мужество, двигались как во сне. Они принимали град пуль, устало и безропотно ссутулясь. Стену головой не прошибешь. Какой смысл дубасить гранит? Уверовав в бесплодность попыток одолеть неодолимое, они начали думать, что их предали. Покорно опустив головы, они исподлобья кидали недобрые взгляды на офицеров, особенно на рыжебородого с глубоким басом.
Тем не менее в арьергарде полка были еще солдаты, которые продолжали раздраженно отстреливаться от наседающего неприятеля. Словно решили как можно сильнее досадить ему. Чуть ли не самым последним в этой беспорядочной толпе шел молодой лейтенант. Он нимало не заботился о своей беззащитной спине, подставленной под вражеские пули. Лейтенант уже был ранен в руку. Она висела, прямая и неподвижная. Иногда mi забывал о ней и пытался подкрепить брань грозным жестом. И от нестерпимой боли с учетверенной силой начинал сквернословить.
Юноша брел неверными шагами, то и дело спотыкаясь. При этом не забывал настороженно оглядываться. Кто лицо искажала гримаса обиды и злости. Он надеялся утонченно отомстить тому офицеру, который обозвал их стадом баранов. Но месть не состоялась. Его мечта развеялась, когда бараны, быстро уменьшаясь в числе, дрогнули, замешкались на поляне и поползли назад. Юноше их отступление представлялось позорным бегством.
Глаза юноши сверкали на закопченном лице, он словно кинжалами разил ими ненавистных врагов, но еще ненавистнее был ему человек, который, не имея о нем понятия, обозвал его бараном.
Ярость, знакомая каждому, обманутому в своих надеждах, овладела юношей, когда он понял, что полк не добился успеха, который заставил бы офицера почувствовать хотя бы легкий укол совести. Этот высокомерный всадник, равнодушно раздававший клички, восседая на коне, точно памятник самому себе, выглядел бы куда как привлекательней, будь он покойником,- думал юноша. И эта мысль была особенно горька, потому что в глубине души он понимал: нет у него теперь права на воистину уничтожающий ответ.
Он так ясно представлял себе таящие яд слова, начертанные алыми буквами: «По-вашему, это мы– стадо баранов?» Теперь их придется вымарать.
Облачив сердце в доспехи гордыни, он высоко поднял знамя. Урезонивал солдат, толкая в грудь свободной рукой. Страстно взывал к каждому, чье имя мог вспомнить. Между ним и лейтенантом, который продолжал ругаться и совсем потерял голову от бешенства, возникла некая незримая связь, появилось равенство. Они поддерживали друг друга, вразумляя полк хриплыми, лающими голосами.
Но полк превратился в испорченный механизм. Двое людей тщетно изливали на него потоки красноречия - он все равно бездействовал. Те солдаты, у которых еще хватало выдержки отступать медленно, теряли остатки мужества при мысли, что их товарищи приближаются к исходной позиции куда быстрее, чем они. Трудно думать о чести, когда все кругом думают только о собственной шкуре. Этот горестный путь был усеян ранеными, чьи мольбы о помощи оставались без ответа.
Вокруг них по-прежнему клубился дым и бушевало пламя. Внезапно сквозь просвет в дымовой туче юноша увидел бурые отряды врагов, перемешанные и рассыпанные так, что, мнилось, их тысячи. В глаза ему бросилось ослепительно-яркое знамя.
И тут, словно этот просвет был заранее подготовлен, неприятельские отряды разразились пронзительными воплями, и сотни огненных вспышек погнались за отступающими. Полк угрюмо ответил залпом на залп, и между противниками вновь заколыхался серый дым. Юноше снова пришлось идти, полагаясь только на многострадальные уши, в которых от melee воплей и пальбы стоял непрерывный дребезжащий звон.