Алый знак доблести
Шрифт:
Реки не было видно. Долговязый расхвастался, доказывая, что проявил незаурядную дальновидность. Несколько его товарищей начали бурно уверять, что держались одного с ним взгляда и тоже хвастались. Но кое-кто твердил, что прогнозы долговязого не оправдались. У них была другая точка зрения. Опять разгорелся ожесточенный спор.
Юноша не принял в нем участия. Он шагал, не слишком соблюдая равнение, занятый все тем же вопросом. Отвлечься от него было свыше его сил. Подавленный, угрюмый, он исподлобья поглядывал по сторонам. Или всматривался в даль, ожидая, что вот сейчас услышит грохот выстрелов.
Но длинные змеи переползали с холма на холм, а грохочущего дыма все не было видно. Ветер относил вправо серо-коричневое облако пыли. Небо над землей было неправдоподобно синее.
Юноша пристально смотрел на товарищей, пытаясь обнаружить на их лицах хоть какой-то отпечаток чувств, подобных его собственным. Но испытал глубокое разочарование. Воздух был так жгуче свеж, что не только ветераны шагали словно под песню, взбодрился и полк желторотых. Солдаты заговорили о победе, как о чем-то, не подлежащем сомнению. Долговязый торжествовал. Ну конечно, они зайдут в тыл неприятелю. Все от души соболезновали частям, оставшимся на берегу реки, и поздравляли друг друга с тем, что вошли в ударную группу.
Юноша чувствовал себя отщепенцем и еще больше мрачнел от веселых соленых словечек, перелетавших от солдата к солдату. Рота шагала в такт смеху.
Солдат-крикун отпускал такие язвительные шуточки на счет долговязого, что целые шеренги хохотали до слез.
Никто, казалось, уже не помнил о цели похода. Бригады дружно хихикали, полки гоготали.
Какой-то толстый солдат попытался угнать лошадь со двора фермы. Решил навьючить на нее ранец. Толстяк уже вел на поводу свою добычу, как вдруг из дома выскочила девушка и вцепилась в гриву коняги. Последовала перебранка. Раскрасневшись, сверкая глазами, девушка ни на шаг не отступала, как статуя бесстрашия.
Полк, который в это время стоял «вольно» у обочины, наблюдая за схваткой, вопил, единодушно взяв сторону девушки. Солдаты так увлеклись, что думать забыли о другом нешуточном единоборстве, в котором сами принимают участие. Они глумились над толстяком-нарушителем права собственности, вслух оценивали особенности его телосложения и с неистовым пылом одобряли девушку.
Кто-то из дальних рядов подал ей рискованный совет:
– А ты его шестом, шестом!
Под свист и мяуканье толстяк отступил, оставив на поле боя конягу. Полк от души радовался его поражению. Солдаты осыпали девушку оглушительно громкими поздравлениями, а она стояла, тяжело дыша, и с вызовом оглядывала их.
В сумерки колонна войск, разбившись на полки, встала на отдых в поле. Оно мгновенно покрылось палатками, точно невиданными растениями. Огни костров, алые редкостные цветы, испестрили ночь.
Юноша старался избегать разговоров с товарищами. Когда свечерело, он отошел от лагеря и слился с темнотой. Было что-то неправдоподобное, что-то сатанинское в зрелище этого множества багряных огней, на фоне которых взад и вперед двигались черные силуэты солдат.
Он лег на траву. Стебельки нежно прижимались к его щеке. Взошла луна и повисла над вершиной высокого дерева. Окутанный переливчатым молчанием ночи, он ощутил безмерную жалость к себе. Легкие порывы ветра таили в себе ласку, и юноше чудилось, что в этот его трудный час мрак исполнен сочувствием к нему.
Ему хотелось одного - снова очутиться у себя на ферме и целые дни сновать из дому в хлев, из хлева в поле, с поля в хлев, из хлева в дом. Он вспомнил, как часто проклинал пеструю корову и ее товарок, как злобно порою отшвыривал ногой скамеечку для дойки. Но теперь коровьи головы представлялись ему в ореоле счастья, и за возможность вновь их увидеть он отдал бы все бронзовые пуговицы всего континента. Он мысленно твердил себе, что не создан быть воином. И всерьез раздумывал над коренным различием между собой и теми людьми, которые как злые духи бродили вдоль костров.
Шуршанье травы прервало его раздумья, и, подняв голову, он увидел горластого.
– Эй, Уилсон!
– позвал он.
Тот подошел и остановился над ним.
– Это ты, Генри? Что ты тут делаешь?
– Да так, думаю,- сказал юноша.
Горластый присел рядом и бережно раскурил трубку.
– Ты, я вижу, совсем раскис, парень. Вид у тебя, прямо скажем, неважнецкий. Что это с тобой творится?
– Ничего со мной не творится,- сказал юноша.
Тогда горластый пустился в рассуждения о пред стоящей встрече с неприятелем.
– Теперь шалишь, им от нас не отвертеться.- При этих словах его мальчишеское лицо расплылось в радостной улыбке, голос восторженно зазвенел.- Теперь им не отвертеться! Уж мы их, чертей собачьих, отколошматим как следует. Правду сказать,- добавил он уже более сдержанно,- до сих пор это онинас колошматили. Но теперь наш черед.
– Что-то мне помнится, будто ты совсем недавно возражал против этого похода,- сухо заметил юноша.
– Ты не так меня понял,- ответил тот.- Я не против, если идут в поход, чтобы как следует подраться. Но я бешусь, когда нас гоняют то туда, то сюда, а всего и толку, что стертые ноги да дерьмовый голодный паек.
– Ну, Джим Конклин говорит, что на этот раз драки хватит на всех.
– Что ж, думаю, даже и он бывает прав, хотя как оно все произойдет, понятия не имею. Знаю одно - дело будет настоящее, и на этот раз, будь спокоен, мы им
не уступим. Эх, и поддадим же мы им коленом под зад!
Горластый вскочил и начал взволнованно шагать взад и вперед. Воодушевление придало его походке какую-то особенную упругость. Он верил в победу, и эта вера рождала в нем энергию, силу, непреклонность. В будущее он смотрел ясным и горделивым взором, а когда бранился, у него был вид заправского ветерана. Несколько секунд юноша молча следил за ним. А когда заговорил, в голосе звучали ноты, горькие, как хина.
– Надо думать, ты совершишь геройские подвиги.
Горластый пососал трубку и выпустил густое облако дыма.
– Не знаю,- сказал он с достоинством.- Не знаю. Постараюсь быть не хуже других. В лепешку расшибусь, а постараюсь.- Он явно был доволен собственной
скромностью.
– А почему ты так уверен, что не удерешь от туда?
– спросил юноша.
– Удеру? Удеру?
– переспросил горластый.- Удеру? Еще чего!
– Он захохотал.
– Ты же сам знаешь,- продолжал юноша, - сколько стоющих парней тоже собирались совершить невесть что, а когда дошло до дела, так только пятки