Амадей
Шрифт:
Моцарт без сил салится.
Моцарт (говорит искренне, как ребенок). Сальери… Это Сальери убил меня. Констанция. Да. дорогой. Да. (Она убирает со стола свечи, бутылки, чернильницу.) Моцарт. Убил!.. И сам сказал мне об этом! Констанция. Да, да. Конечно. (Она находит две подушки и кладет их на левый край стола.) Моцарт (капризно). И сказал мне… И сам сказал мне об этом!.. Констанция. Помолчи, дорогой мой. (Она помогает своему умирающему мужу взобраться на стол, который теперь стал его кроватью. Он ложиться. И она укрывает его своей шалью.) Я с тобой. Я вернулась к тебе. Как я могла тебя покинуть? Но ничего, теперь я всегда буду с тобой! Моцарт. Сальери… Сальери… Сальери… Сальери… (Он начинает плакать.) Констанция. Успокойся, дорогой мой. Тебя никто не обидит. Ты скоро поправишься, клянусь тебе. Ты слышишь меня? Ну же.
Удары барабана замедляются и стихают.
Я хочу, чтобы ты знал одно. Самый лучший день моей жизни был тот, когда ты на мне женился. И пока я жива, я буду самой почитаемой женщиной на свете!.. Ты слышишь меня?Она вдруг понимает, что Моцарт мертв. Рот ее открывается в немом ужасном крике, руки взмывают и застывают в воздухе в непроизвольном жесте отчаяния. Величественный аккорд «Аве» не завершается и повисает в воздухе в напряженном звучании.
X X X
Справа входят ГРАЖДАНЕ ВЕНЫ в черном. КОНСТАНЦИЯ преклоняет колени и застывает в скорбном молчании. Слуги становятся у четырех углов стола, где лежит тело МОЦАРТА. Входит ВАН СВИТЕН. Сальери (холодно). Свидетельство о смерти гласило, что умер он, потому что отказали почки, чему способствовало резкое охлаждение тела. Великодушный Лорд Фуга оплатил нищенские похороны. В общей могиле, с двадцатью другими покойниками. Даже без могильной плиты обошлись. Свалили тело в творильную яму, и все.
Ван Свитен подходит к Констанции.
Ван Свитен. Те небольшие деньги, которые я могу пожертвовать, следует отдать вам и детям. Не стоит тратиться на суетную блажь.
Слуги поднимают стол и несут его с ношей в глубь малой сцены. Граждане Вены следуют за ним.
Сальери. Вы хотите знать, что я тогда чувствовал? Конечно же – облегчение. Признаюсь вам в этом. Но и жалость тоже, хотя именно я помог уничтожить это существо. Я был способен на жалость. Один лишь бог не знает жалости. Я только истончил волшебную флейту, в которую господь дул беспрестанно. И она треснула в устах всевышнего от ненасытной его жадности к славе.Граждане Вены становятся на колени, а слуги в полном безмолвии сбрасывают тело Моцарта в яму в глубине сцены. Все кроме Сальери и Констанции удаляются. Она оживает и начинает деятельно собирать с пола рассыпанные ноты. Сальери говорит опять старческим голосом, в котором все сильнее звучит горечь.…Что же касается Констанции, она со временем опять вышла замуж. За датского дипломата, скучного, как черствый хлеб. И поселилась в Зальцбурге, на родине великого композитора, чтобы стать непререкаемой хранительницей всего наследия Моцарта.
Констанция встает, натягивает посильнее на груди шаль и прижимает к груди партитуры Моцарта.
Констанция (благоговейно). Не было на свете более нежного, деликатного на слова человека! За десять лет нашего безоблачного счастья я не слышала от него ни единого грубого, самонадеянного или резкого слова. Чистота его жизни ярко отражается в лучезарной чистоте его музыки!.. (Говорит несколько быстрее.) Продавая его рукописи, я исхожу из количества затраченных им чернил. Столько-то нот за столько-то шиллингов. Мне кажется, так проще всего. (Она уходит со сцены, исполненная чувства своей правоты.) Сальери. Одно удивительное обстоятельство стало потом известно. Моцарту не просто померещилась фигура в маске, которая ему-де приказала: «Возьми перо и сочиняй Реквием!» Она и в самом деле существовала. Дело в том, что некий граф Вальзек, аристократ, известный своими причудами, мечтал прослыть композитором… Он и послал к Моцарту лакея в маске, чтобы тайно заказать сочинение и потом выдать его за свое. И это удалось! После смерти композитора Реквием исполнялся как сочинение графа Вальзега... А я был дирижером. (Он улыбается зрителям.) Естественно, в то далекое время ни одно крупное музыкальное событие в Вене не обходилось без моего участия. Я даже дирижировал пушечным залпом в ужасной бетховенской военной симфонии[80] и также, как он, чуть не оглох!
Граждане
Я по-прежнему оставался в Вене – городе музыкантов – и пользовался всеобщим уважением. И так продолжалось целых тридцать два года!.. Только много лет спустя я стал понимать, как пожелал наказать меня господь. (Обращается к зрителям.) О чем я просил его юношей в церкви? Разве не о славе? Что ж, теперь она у меня была! Я стал самым знаменитым музыкантом в Европе!.. Сделался пленником славы! Купался в ее лучах! Утопал в ней! И все благодаря сочинениям, которые, я знал, не стояли и ломаного гроша!.. В этом и состоял мой приговор! В течении тридцати лет я должен терпеливо сносить как меня величают выдающимся композитором люди, не способные об этом судить.
Граждане Вены между тем, упав перед ним на колени, беззвучно и неумолимо аплодируют, все выше и выше поднимая руки, пока почти полностью его не загораживают.
Дух смердящего тлена, должно быть, исходил от меня, когда я сочинял свою мертворожденную музыку. А они надрывались, выкрикивали мне похвалу, и глаза у них слезились от восторга… и вот, наконец, когда я пресытился славой и меня стало от нее тошнить – от всех этих приемов, наград, почетных медалей и дорогих цепей – он сделал свой последний, мастерский удар кисти! И окружил стеной молчания!
Граждане Вены застывают.
И отнял ее всю без остатка.
Граждане Вены отворачиваются от него и с безразличным видом уходят за кулисы.
Музыка Моцарта звучала все громче и громче, а моя забывалась совершенно!.. Когда меня усаживали в коляску, чтобы ехать за последним орденом, кто-то из стоящих на углу спросил: «Он что? Один из генералов, сражавшихся при Ватерлоо?» (Злобно выкрикнул, глядя вверх.) Nemico dei Nemici! Dio imlicabile![81] Враг мой вечный! Беспощадный бог!
Занавес опускается.Один из слуг вывозит инвалидное кресло. Другой подает Сальери его старый халат и шапочку. Он снимает парик и вновь превращается в старика. Меняется свет, часы бьют шесть. Мы возвращаемся в девятнадцатый век.
Апартаменты Сальери.
Слуги удаляются.
Сальери. И вот занялась заря. Я должен отпустить вас. Минута насилия, и все будет кончено. Понимаете, я не могу согласиться с таким приговором. Не могу раствориться в безвестности, чтобы никто даже не вспомнил имя мое! О нет! Не для того я жил на этом свете, чтобы господь бог мог вечно глумиться надо мной! У меня в запасе еще одна козырная карта. Посмотрим, что он сделает теперь. (Зрителям доверительно.) Всю последнюю неделю я громко кричу об этом убийстве. Вы сами слышали это. Помните? «Mozart, pieta! Прости своего убийцу! Моцарт!» (Слышится шепот, как в начале пьесы, сначала тихо, затем громче. Он нарастает в строгом соответствии с законами оперного контрапункта, сопровождая монолог Сальери.)
Шепот (тихо). Сальери!
Сальери (с восторгом победителя). Я сделал это умышленно!.. А мои слуги разнесли сплетню по городу!
Шепот (громче). Сальери!
Сальери. Новость порхала по улицам!
Шепот (громче). Сальери!.. Сальери!..
Сальери. И теперь мое имя у всех на устах! Вена, это город злословья, наконец, обрел достойную себе клевету!
Шепот. Сальери!.. УБИЙЦА!… УБИЙЦА!.. САЛЬЕРИ!..
Сальери (фальцетом, радостно). «Неужели это правда!.. Возможно ли?.. Неужто он все-таки виноват?»
Шепот (фортиссимо). Сальери!!!
Сальери. Ну что ж, друзья мои, теперь они в этом убедятся! Когда они узнают о моей ужасной кончине, они поверят в эту ложь навсегда! Отныне все будет иначе. Помянут с любовью Моцарта – помянут с ненавистью и меня! Чем громче будет его слава, тем сильнее будет мой позор. Я все равно обрету бессмертие!.. Господь не сможет этому помешать!.. (Злобно хохочет.) Так что, Signore, еще увидим, можно ли над человеком так глумиться! (Вынув из кармана бритву, он открывает ее и обращается к зрителям мягко и просто.) Amici cari,[82] дорогие друзья. Когда я родился, мне была дарована лишь пара ушей и ничего больше. Только слушая музыку, я узнал о существовании божества. Только сочиняя ее, я смог ему поклониться. Вокруг меня люди мечтают о правах человека. Я же мечтал только о музыкальных созвучиях. Вокруг меня люди жаждут свободы для человечества. Я же тоскую о рабстве. Я хотел бы покоряться, беспредельно принадлежать, всецело отдаваться одной только Абсолютной музыке! Но в этом мне было отказано, и жизнь для меня утратила всякий смысл. Теперь я ухожу, чтобы самому стать призраком. Когда придет ваше время жить, я буду находиться здесь, в тени. И если вас постигнет в чем-то горькая неудача и вы услышите язвительный смех неодолимого, отвергнувшего вас бога, я шепну вам на ухо свое имя Сальери, Пресвятой Покровитель посредственности. И в глубине своей опечаленной души вы сможете молить меня о прощении, и я дарую вам его. Vi saluto![83] Прощайте!