Амальгама миров
Шрифт:
– Мы об этом вчера тебе битый час толковали, - Овид выглянул наружу и плотнее запахнул плащ.
– Только ты не верил.
– Дела-а, - бородач подкинул в топку угля.
– То-то я гляжу, вроде, не местные.
– А ваши сны разве не сбываются?
– в свою очередь удивился я.
– Наши - нет. Мы-то здесь, как говорят колдуны, сами появились благодаря чьим-то снам. Если бы еще и наши сны сбывались, то здесь совсем невозможно было жить.
– И все-таки погода изменилась. Выпал снег, а здесь и без него неуютно. Нет чтобы кому-нибудь приснилось зеркало.
Зеркало, конечно, не приснилось никому. Через десять минут мы хватились, что нет и Хомы.
Паровозный искренне хотел помочь нам, хотя и не понимал, зачем мы вошли в мир, где каждую минуту рискуешь встретиться с чьим-то не очень симпатичным сновидением.
– У нас лучше не зевать по сторонам, - откровенничал он.
– Пока вы не спите, мир будет оставаться более-менее стабильным и в нем можно ориентироваться. Но если сбудется сон, тогда... В конце концов невольно вы можете изменить здесь все. Создать город, вырастить пальмы, вырыть каналы. Но можете наделать и такое, что не останется ничего вокруг - одна пустыня.
– А потом сотворить все заново!
– восторженно заговорила Люська. Такую страну, такую... Не страну, а сказку.
– Давайте, пытайтесь, - ворчал Овид, спускаясь вниз по лесенке.
– А Хому кто искать будет?
Мы вновь вспомнили про табурет и засуетились. Хочешь не хочешь, но следовало идти на поиски. Как видно, никогда не дремлющий Хома проявил инициативу и отправился в самостоятельный поход.
Паровозный, нахмурясь, смотрел нам вслед, пока мы цепочкой, протаптывая снег, потянулись по следам табурета.
– Потом возвращайтесь, - крикнул нам симпатичный бородач и тихо потянул паровой гудок. Локомотив прощально свистнул.
– Это уж как придется, - вполголоса бормотал Овид, тропя путь.
Квадратики следов убегали в сторону, противоположную той, откуда мы пришли вчера. Зачем Хома пустился на поиски приключений в одиночку непонятно.
Теперь мы шли, постоянно вглядываясь в даль, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох какой-нибудь нечистью. Вполне вероятно, что здешние обитатели страшны только на первый взгляд. Но могло быть и иначе. В любом случае встречаться пока ни с кем не хотелось.
След, оставленный Хомой, четко выделялся на свежем снеге. Похоже, табурет никого особенно не опасался и не очень спешил. Как будто отправился на обычную прогулку.
Люська, проваливаясь в мелкие сугробы, постоянно ныла, что снег набивается в обувь. Приходилось останавливаться и ждать, пока она, прыгая на одной ноге, вытряхивает туфли.
Честно говоря, я не очень понимал, зачем нам следует покидать гостеприимный паровоз. Я с тоской вспоминал пышущую жаром топку и постоянно оглядывался. Скоро мы удалились от локомотива настолько, что виднелся лишь дым от трубы.
Я не помнил, чтобы мне мне приснился снегопад. Но если поднялась метель, то так очевидно и произошло. Иначе откуда бы эта резкая перемена погоды.
Временно взявший на себя обязанности командира Овид шел не оглядываясь. По всему было видно, что он обеспокоен отсутствием Хомы. Люська причитала на ходу, а я проклинал себя за то, что послушался и взял ее с собой. Куда спокойнее путешествовать в чисто мужской компании.
Примерно через час на краю горизонта показалась щетка леса.
Деревья чернели, сливаясь в сплошную массу, так, что не разглядеть, лиственный это лес или хвойный, но скоро стало понятно - мы подходим к ельнику.
– Ну вот скажите на милость, - заговорил наконец Овид, - куда его понесло. Что за настырное существо!
– Это точно, - обрадовался я, что можно и поговорить.
– Вечно лезет куда попало.
Пунктир следов уверенно сворачивал к лесной чаще, и нам ничего не оставалось, как свернуть за ним.
Ельник выглядел неприветливо. Но скоро между деревьями обозначилось что-то вроде тропы. Снег был утоптан, как будто здесь до нас ходили люди или животные.
Мы остановились на опушке, не решаясь углубиться в лес.
– А в глуще рымит бармаглот, злопастный брандашмыг, - процитировал я любимый стишок.
– Не знаю как насчет бармаглота, - отозвался Овид, - но вот брандашмыга я вам точно гарантирую.
Словно в подтверждение этих слов, из лесной чащи послышался дальний шум погони. Складывалось впечатление, что там идет охота и загонщики обложили матерого зверя. Постепенно шум стал приближаться.
– Мальчики, давайте пойдет обратно к паровозу, - находчиво предложила Люська.
– Не нравится мне все это.
– А Хома?
– только и успел спросить Овид.
В тот же момент между елями мелькнул силуэт, который было невозможно спутать ни с чьим другим.
– Хома!
– закричали мы хором.
Табурет несся дикими прыжками, иногда проваливаясь в снег почти полностью, но каждый раз выбирался из сугроба и продолжал скакать под деревьями, как заяц под новогодней елкой.
– Вот шут гороховый!
– не очень сердито произнес Овид и осекся на полуслове.
В сиденье табурета торчали две стрелы, и Хома верещал на бегу, словно щенок, получивший изрядную трепку.
– На деревья!
– закричал Овид и, подавая пример, первым полез на ближайшую ель. Но потом спохватился, спрыгнул обратно и начал подсаживать на ветки Люську.
Хома ткнулся в мои ноги, больно ударив по голени, но было не до разборок. Я схватил его и, что было силы, подбросил вверх. Убедившись, что табурет повис, удачно зацепившись за сук, я вскарабкался на ель сам. Сделать это было совсем непросто: хвоя кололась, как металлическая, за шиворот сыпался снег, а ветки гнулись, будто живые.