Амандина
Шрифт:
— Виши? Прямо в город?
— Я сказала «рядом», а не «в». Мы можем высадить вас в одной из окружающих деревень, чтобы вы смогли дойти самостоятельно. Понимаете, я вас не уговариваю, только если… В общем это целых сто пятьдесят километров.
— Нам и за месяц не дойти.
— Да. Вот что я хотела предложить…
— У нас нет определенного маршрута, мы просто движемся на север.
— Я знаю.
— Вам сказал человек, который вчера привез нас?
— Да. Он попросил, чтобы я нашла вас этим утром. Мой отец. Он думает, что маленькая девочка — еврейка.
— Она не.
— Иногда люди считают, что хороший набор фальшивых документов спасет их…
— Амандина не еврейка.
Она явно не поверила и не слушала меня, зато привела еще один аргумент:
— У нас есть укрытие в деревне вне зоны Виши.
— Французский шарм пасует перед немецкой машиной. Но наше убежище достаточно удалено, чтобы не привлекать к себе интерес, оно для нас и наших соседей.
Она впервые улыбнулась, и я увидела сходство с ее отцом. Из кармана жакета она вытащила единственную сигарету, постучала обоими концами по столу, извинилась, ушла к барной стойке, возвратилась, жадно затягиваясь. Маленькая рука слегка дрожала.
— Могу оставить вам, если хотите, — сказала она, протягивая сигарету.
Я покачала головой.
— Дом стоит в маленькой деревне. В нем останавливаются наши друзья.
— Вы подразумеваете, что скрываете людей.
— Мы защищаем их. Иногда только в течение нескольких дней, иногда намного дольше. Моя мать, пять деревенских женщин. Мы сотрудничаем с ними, мы сотрудничаем со многими, чтобы помочь людям на их пути.
— На их пути?
— На пути туда, где они могут переждать войну. Иногда в Швейцарию…
— Но мы не скрываемся, и нам не надо в Швейцарию.
— Я знаю. Шампань. Мой отец сказал мне. Он попытался связаться с некоторыми друзьями прошлым вечером, понять, нельзя ли переправить вас официально, но… пока ничего нет. Не сейчас. Даже правительство Реймса находится где-то вне города. Скорее всего в Невере. Вы связывались со своей семьей?
— Нет, я ничего о них не знаю. Я понимаю, что ситуация изменилась, но мы идем именно туда.
— Сколько вы уже в дороге?
— Почти три месяца.
— Откуда вы идете?
— Из Монпелье. Я знаю, это даже не полпути, но все же…
— Вы не можете рассчитывать серьезно продвинуться теперь. Погода…
— Нет, нет, конечно, нет. У меня есть общее рекомендательное письмо от моего епископа в Монпелье, которое достаточно предъявить в женском монастыре, в любом монастыре. Я попрошу возможности отработать за пансион. Амандина выросла в монастыре, и мы знакомы с религиозной жизнью. Я сама могла принять обет.
— Хорошо обученный голубь всегда возвращается в свое гнездо…
— Не обязательно. А что, если и так? Я же не знаю, куда вы двинетесь, пристроив нас…
Я встала, прихватила со стола свитер Амандины, куда она его небрежно бросила, взяла девочку за руку.
— Вы можете остаться с нами. Есть комната. Мы складываем наши рационы в общий котел, вместе работаем на маленькой ферме невдалеке от деревни. Все помогают. Не так комфортно, как в женском монастыре, возможно, но с другой стороны, я никогда не жила в монастыре.
— Я даже не знаю, как вас зовут.
— Лилия.
— И мы сможем пересечь границу? — Я пыталась хотя бы выглядеть здравомыслящей.
— Виши и наша деревня находятся в свободной зоне. На краю.
— Я никогда толком не знала географию.
— Когда время придет, вы пойдете с проводниками, мужчинами, которые знают леса. Без колючей проволоки и контрольно-пропускных пунктов. Без бошей. Но не завтра.
— Почему вы помогаете нам?
— А почему нет?
— Даже при том что Амандина — не еврейка?
— Какая разница?
— Где мы с вами встретимся?
— Я договорилась, что вы останетесь там, где ночевали прошлой ночью.
— Но утром меня попросили освободить комнату.
— Она за вами. Выходите из дома к пяти. У меня не будет времени ждать.
На звоннице пробило пять ударов, Амандина спала, свернувшись клубочком в моих ноющих от тяжести руках, и я думала, что Лилия, наверное, не приедет. И предвкушала, как заберусь сейчас обратно в кровать и навсегда забуду юную Валькирию и ее советы, но тут увидела, а не услышала грузовик, подъезжающий к нам. Он тихо позвякивал на брусчатке, двигатель мурлыкал еле слышно. Остановка.
С проворством цирковых артистов Лилия и двое мужчин без слов выскочили из кабины и принялись за работу, грузя нас и наше имущество в разные части грузовика. Один из них взлетел обратно, на место водителя, включил зажигание, ругнулся на скрежещущую коробку передач, и мы поехали.
Мужчины не произнесли ни слова между собой, ни с нами, упакованными втроем в широкой нише, глубоко позади передних сидений кабины под нависающем пологом из холста. Место для перевозки нелегальных пассажиров? Во что я впуталась? Страха я не чувствовала, хотя и до блаженства, которое испытывала Амандина, мне тоже было далеко. Втиснутая между нами, она переводила взгляд от Лилии ко мне, улыбаясь во весь рот и тщетно пытаясь сдержать ликование. Лилия обняла ее и время от времени, не глядя, протягивала руку позади плеч Амандины, чтобы дотронуться до меня. Я закрыла глаза и молилась всем святым с просьбой уберечь нас в дороге. Днем мы доберемся до места, в деревню недалеко от Виши, и я опять смогу действовать. Мы поблагодарим их за доставку, предложим денег и пойдем дальше. Вот что мы сделаем.
— Если нас остановят, пожалуйста, ничего не говорите. Только отвечайте на вопросы, если их зададут. Но ничего больше. Вы помните название деревни, куда мы едем?
Голос Лилии, мягкий, но настойчивый будит меня.
— Нет, вы не называли.
— Лагни. Ее нет на немецких картах. Горстка домов, церковь, несколько лавок. Если вас спрашивают, мы едем в Лагни. Мы — кузены. Путешествуем по необходимости. Это — все.
— Да, Лагни.
Уже почти девять, нескончаемые повороты на разбитой, изрытой колеями дороге, опять повороты, непролазная грязь, и мы останавливаемся в винограднике. Мужчины спустились, прошли немного вниз среди виноградных шпалер, их мрачные голоса монотонным эхом доносились до места, где мы устроились под ореховым деревом. Из кармана парусинового жилета, одетого поверх свитера и брюк, Лилия вынула маленькую головку сыра, обернутую во что-то похожее на небрежно оторванный кусок старой холстины.