Амелия
Шрифт:
– Будь по-вашему, моя дорогая, – вскричал Бут, – возможно, я заблуждаюсь; от души желаю, чтобы это было именно так; но в делах подобного свойства всегда лучше быть настороже, ибо, как говорит Конгрив:
Слишком ревнивы мудрые, а дураки – беспечны. [187]Тут Амелия разразилась слезами, и Бут, поспешив заключить ее в объятия, принялся утешать. От волнения она долго не в силах была вымолвить ни слова и, наконец, воскликнула:
187
Строка, завершающая третье действие комедии У. Конгрива «Пути светской жизни».
– О, мистер Бут, могу ли я слышать спокойно из ваших уст слово «ревность»?
– Любимая моя, что же это такое? – заговорил Бут. – Зачем вы столь превратно истолковываете мои речи? Сколько еще мне доказывать вам, что я не вас ревную к нему, а его – к вам? Если бы вы могли заглянуть мне в душу и прочесть самые тайные мои мысли, вы не обнаружили бы там и отдаленного намека, оскорбительного для вашей чести.
– Дорогой мой, – отозвалась Амелия, – я не так заблуждаюсь относительно вас, сколько боюсь, вы сами заблуждаетесь на свой счет. Чего именно вы опасаетесь? Вы говорите не о насилии, а о силках. Не признаете ли вы тем самым, что в какой-то мере ставите под сомнение мою способность понимать и судить здраво? Неужто вы в самом деле считаете меня готовой по недостатку воли поддаться соблазну? Проникнуться расположением к мужчине, прежде чем я успею почувствовать грозящую мне опасность? Нет уж, поверьте мне, мистер Бут, женщина, склонная всерьез оправдывать подобным образом свои поступки, должна быть сущей дурой. Я не слишком высокого мнения о своей проницательности, однако все же, мне думается, обладаю ею в достаточной мере для того, чтобы ни один мужчина на свете не мог бы преследовать цели, вызывающие ваши опасения; ведь я тотчас догадалась бы об этом и как бы в таком случае поступила, надеюсь, достаточно ясно свидетельствует все мое прежнее поведение.
– Так и быть, дорогая, – воскликнул Бут, – прошу вас, не упоминайте больше об этом и, если можно, забудьте все, что я сказал. Надеюсь – нет, я уверен в том, что был неправ; простите меня, пожалуйста.
– Я действительно готова охотно простить вас, дорогой мой, – промолвила Амелия, – если только слово «прощение» применимо к той, кому вы внушили вовсе не гнев, а скорее скорбь; однако умоляю вас, изгоните навсегда из своего сердца всякие подозрения на этот счет. Надеюсь, миссис Эллисон не догадалась о настоящей причине вашего гнева, но если и догадалась, я думаю, она будет молчать. Боже милосердный, больше всего на свете я бы не хотела, чтобы это дошло до милорда. Вы потеряете тогда лучшего друга, какого только можно себе представить. Более того, я забочусь о нем самом: воображаю, как он, бедняга, огорчился бы, а ведь я должна, я не могу не испытывать уважения к такому великодушному человеку, уважения, какого, клянусь этой бесценной рукой, – прибавила Амели, взяв руку Бута и поцеловав ее, – ни один мужчина в мире не добьется, вздумав волочиться за мной.
Тут Бут привлек ее к себе и нежно обнял. Это означало их полное примирение, и Бут, размышляя о выпавшем ему счастье, выкинул из головы свои подозрения.
Глава 7, в которой содержится немало поучительного
На следующее утро Бут как обычно отправился прогуляться, Амелия же спустилась вниз к миссис Эллисон. Там ее приняли довольно любезно, однако она убедилась, что эта дама отнюдь не в восторге от поведения мистера Бута; судя по кое-каким намекам, которые та обронила во время их разговора, Амелия очень ясно почувствовала, что миссис Эллисон слишком хорошо понятна истинная причина обеспокоенности ее мужа. Нимало не обинуясь, хозяйка объявила, что вполне удостоверилась, каков из себя мистер Бут.
– К вам, сударыня, – продолжала она, – я питаю глубокое почтение, я, однако же, считаю своим долгом не вводить милорда в заблуждение: ведь он, как мне прекрасно известно, стал особенно благоволить к капитану именно после того, как я сказала ему, что лучшего мужа на свете не сыскать.
Опасения Амелии только усилились, – и тотчас по возвращении мужа она поделилась с ним своими тревогами. Волей-неволей ей пришлось вернуться к предмету их вчерашнего разговора, и тут Амелия не смогла удержаться и не упрекнуть слегка Бута за подозрения, которые, по ее словам, могут оказаться для них губительными и станут причиной утраты расположения к ним милорда.
Слова жены до крайности взволновали Бута, тем более, что как раз перед тем он получил записку от полковника Джеймса. Полковник уведомлял его о том, что стало известно об открывшейся вакансии ротного командира в том самом полку, о котором у них шла речь. Полковник встречался по этому поводу с милордом, и тот обещал употребить все свое влияние, чтобы выхлопотать эту должность для Бута.
Несчастный горько сожалел о своем вчерашнем поведении и, признав, что не иначе как сам дьявол в него тогда вселился, в заключение воскликнул: «Любимая моя, я, видно, рожден для того, чтобы вас мучить».
Видя, как страдает ее муж, Амелия ни словом больше не обмолвилась о том, что могло бы лишь усугубить его отчаяние; напротив, она по мере сил старалась утешить его.
– Дорогой мой, – сказала она, – если вы позволите мне дать вам совет, то мне кажется, все еще можно уладить. Вы, я думаю, слишком хорошо меня знаете и не заподозрите, будто мое предложение вызвано жаждой развлечений; так вот, уповая на ваше благоразумие, я прошу вас позволить мне принять предложение милорда и поехать с миссис Эллисон в маскарад. Какая разница, сколько я там пробуду: если хотите, я разлучусь с вами не более, чем на час. Ведь я могу придумать сотню предлогов, чтобы возвратиться домой, или сказать просто правду – сослаться, например, на усталость. Стоит мне только там появиться – и все уладится.
Не успела Амелия договорить, как Бут тотчас одобрил ее совет и с готовностью согласился на это предложение, однако, не удержавшись, прибавил:
– Чем меньше времени вы там проведете, тем мне будет приятней; ведь вы знаете, моя дорогая, что по своей воле я бы ни на минуту с вами не расставался.
Днем Амелия послала служанку пригласить миссис Эллисон на чашку чая, а Бут обещал жене, что постарается обратить все происшедшее накануне в шутку: веселый нрав хозяйки позволял ему питать немалые надежды на успех своей попытки.
Случилось так, что как раз в это время к ним пришла с визитом миссис Беннет и до появления миссис Эллисон провела с Бутом и Амелией почти целый час.
Бут до сих пор не питал особого расположения к этой молодой женщине и удивлялся, когда Амелия уверяла его, что общество их новой знакомой доставляет ей удовольствие. Однако в этот день он переменил свое мнение и почувствовал к ней едва ли не такую же симпатию, как и его жена. Правда, их гостья была на этот раз оживленной обычного и на щеках у нее проступил румянец, подчеркнувший красоту ее черт и скрывший обычную мертвенную бледность лица.
Но если Буту общество миссис Беннет было на сей раз приятно, то Амелии с ней было приятней, чем когда бы то ни было. Когда среди прочего речь зашла о любви, Амелия обнаружила, что суждение ее приятельницы по этому поводу полностью совпадают с ее собственными. Бут намекнул миссис Беннет, что желает ей хорошего мужа, и тут обе дамы с одинаковым пылом возражали против второго брака.
Благодаря этому разговору Бут и его жена открыли у своей гостьи достоинство, о котором прежде и не подозревали, – оно привело их обоих в восхищение. Миссис Беннет оказалась весьма образованной и в этом отношении, несомненно, превосходила бедняжку Амелию, чтение которой ограничивалось лишь английскими пьесами и стихами, помимо которых ей, я думаю, были знакомы только богословские труды великого и ученнейшего доктора Барроу [188] и исторические сочинения высокочтимого епископа Барнета. [189]
188
Барроу Айзек (1630–1677) – известный кембриджский математик и теолог, прославился главным образом своими проповедями, считавшимися образцом ясной, исчерпывающей и энергичной прозы. Филдинг высоко ценил Барроу в качестве морального авторитета и многократно цитировал в «Ковент-Гарденском журнале» его проповеди, четыре тома которых были опубликованы как раз в 1751 г во время работы писателя над «Амелией».
189
Барнет Гилберт (1643–1715) – епископ Солсберийский, главные труды Барнета, которые имеет в виду Филдинг, – это «История церковной реформы в Англии» в 3-х томах (1679, 1681, 1715) и особенно ценившаяся Филдингом «История моего времени» в 2-х томах (1723, 1724), почтение писателя к нему было настолько преувеличенным, что в первом издании романа в этой главе Барнету был посвящен следующий панегирик: «пожалуй, единственный английский историк, о коем будут знать потомки, которые вероятнее всего будут равнять его с величайшими писателями древности». Барнет был автором провигистской ориентации, сторонником протестантского престолонаследия и большей религиозной терпимости, поэтому и Филдинг считал его «беспристрастным историком», о чем свидетельствует, например, памфлет Филдинга «Полное оправдание вдовствующей герцогини Мальборо» (A full vindication of the Duchess Dowager of Marlborough, L., 1742), однако критики из лагеря тори оценивали «беспристрастность» Барнета более чем скептически.