Амелия
Шрифт:
Свое мнение относительно второго замужества Амелия высказала с немалым красноречием и изрядной долей здравого смысла, но когда наступил черед миссис Беннет, она начала так:
– Я не стану входить в обсуждение вопроса относительно законности двубрачия. Наши законы безусловно допускают его, и точно такого же мнения, я думаю, придерживается наша религия. Мы говорим сейчас лишь о том, насколько это пристойно, и тут, признаюсь, я такая же горячая противница второго брака, какой была бы любая римская матрона во времена республики, когда это считалось позорным. [190] Моя собственная точка зрения, возможно, покажется довольно странной, но я, тем не менее, решительно настаиваю на том, что не вижу особой разницы между тем, имеет женщина двух мужей одновременно или в разное время; во всяком случае я твердо убеждена: сила любви к первому мужу, которая удерживала ее от измены, не позволит ей еще раз выйти замуж. У меня есть еще один довод, но мне трудно высказать его при вас, сударь; впрочем… Если у женщины не было детей в первом браке, то с ее стороны, по-моему, непростительно обрекать на бесплодие и свою вторую семью. И наоборот, если у нее есть дети от первого мужа, то давать им нового отца еще более непростительно.
190
О
– А предположим, сударыня, – прервал ее Бут с улыбкой, у нее были дети от первого брака, но она их потеряла?
– Это такой случай, – ответила та со вздохом, – который бы мне не хотелось рассматривать, хотя должна признаться, что при подобном обстоятельстве вступление во второй брак заслуживает наиболее снисходительного отношения. Однако Священное Писание, как заметил Петрарка, [191] скорее допускает второй брак, нежели одобряет его, а святой Иероним [192] говорит о нем с крайней горечью.
191
Петрарка Франческо (1304–1374) – здесь имеется в виду трактат Петрарки «Средство против Фортуны», в котором есть раздел «О втором браке» (Petrarch. De remediis Utnusque Fortuna, Lib. I, Dial. LXXVI. De secundis nuptns), Филдинг мог познакомиться с суждением Петрарки по английскому переводу: Twyne Т. Physicke against Fortune. L., 1579. P. 100–101.
192
Здесь имеется в виду послание св. Иеронима «К Фурию, о долге женщины, оставшейся вдовой», это послание как раз цитирует Петрарка, откуда Филдинг, возможно, и познакомился с суждением св. Иеронима.
– Мне вспоминается, – воскликнул Бут (то ли из желания блеснуть собственной ученостью, то ли чтобы предоставить такую возможность своей собеседнице) очень мудрый закон Каронды, [193] прославленного правителя Фурий, согласно которому мужчину, женившегося вторично, смещали с любых общественных должностей: ведь едва ли разумно было предполагать, что тот, кто оказался таким глупцом в делах семейных, проявит мудрость на поприще общественном. И хотя у римлян вступать в брак вторично не возбранялось, однако в то же время и не поощрялось, и овдовевшие римлянки, отвечавшие претендентам на их руку отказом, снискивали себе тем большое уважение: их удостаивали за это, как пишет Валерий Максим, [194] Corona Pudicitae. [195] А в знатной семье Камиллов [196] за много веков не было ни одного случая подобного, как называет это Марциал, [197] прелюбодеяния:
193
Каронда (ок. серед. VI в. до н. э.) – законодатель греческой колонии Катании на о. Сицилии, а вовсе не Фурии. О законе Каронды рассказывается у Диодора Сицилийского в его «Исторической библиотеке» (XII, 12)), именно у него ошибочно указано, что Каронда был законодателем Фурии, тогда как эта греческая колония была основана примерно на сто лет позже времени процветания Катании. Бут не совсем точно пересказывает этот отрывок из Диодора: «Когда мужчины приводили в дом к своим детям мачеху, он (Каронда) приказывал, чтобы они в наказание за это не допускались к участию в обсуждении дел их отечества, поскольку считал, что те, кто так скверно поступили со своими детьми, поступать так же скверно и со своим отечеством. Ибо, говорил он, все те, что были счастливы в первом браке, должны быть довольны своим счастливым жребием, тогда как тех, что были несчастливы в браке и все же совершили ту же ошибку вторично, следует считать людьми безрассудными». Как отмечает в своем комментарии Ф. Боуэрс, эти рассуждения применительно к семейным обстоятельствам самого Филдинга приобретают иронический смысл, поскольку его отец был женат четырежды, а сам писатель после первого счастливого брака вскоре после назначения на должность судьи женился на своей домоправительнице, уже имевшей от него ребенка.
194
Валерий Максим (первая пол. I в. до н. э.) – римский исторический писатель-моралист, автор сочинения «Замечательные дела и слова» (Factorum et dictorum memorabihum) в 9 книгах, где, в частности, пишет о том, что вступление вдовы во второй брак почиталось у римлян поступком безнравственным – II, 1,3. Филдинг ссылается на это свидетельство Валерия Максима и в своем «Ковент-Гарденском журнале», № 66 от 14 ноября 1952 г.
195
короной целомудрия (лат.).
196
В упоминавшемся выше Послании к Фурию (примеч. 192) – члену этой семьи – св. Иероним пишет о том, что ни одна из женщин этого рода не делила ложе со вторым супругом.
197
Марциал Марк Валерий (ок. 40-ок. 104 гг.) – римский поэт-эпиграмматист; далее следует строка из эпиграммы 7, кн. VI, строка 5; пер. Ф. Петровского.
– Вы правы, сударь, – отозвалась миссис Беннет, – да и Вергилий тоже называет это осквернением целомудрия и заставляет Дидону [199] говорить об этом с крайним отвращением:
Sed mihi vel Tellus optem prius ima dehiscat Vel Pater omnipotens adigat me fulmine ad umbras Pallentes umbras Erebi, noctemque profundam, Ante, pudor, quam te violo, aut tua jura resolvo. Ille meos, primum qui me sibi junxit, amores, Hie habeat semper secum, servetque Sepulchro. [200]198
Замуж
199
Дидона – героиня поэмы Вергилия «Энеида», карфагенская царица, потерявшая любимого мужа Сихея, вероломно убитого ее же братом Пигмалионом.
200
Вергилий. Энеида, IV, 24–25; пер. С. Ошерова.
Она произнесла эти строки наизусть с таким страстным напряжением, что не на шутку переполошила Амелию, а Бута, который и сам довольно неплохо знал древних авторов, повергла в немалое изумление. Он не преминул выразить гостье свое восхищение ее образованностью, на что та ответила, что в этом, собственно, и заключалось все приданое, полученное ею от отца, и все вдовье наследство, оставленное ей мужем.
– И все-таки, – добавила она, – я склонна подчас думать, что получаю от этого больше радости, нежели если бы они одарили меня всем тем, что свет почитает обычно куда более ценным.
Воспользовавшись тем, как изумлен был Бут непринужденностью, с которой она процитировала наизусть латинские стихи, миссис Беннет затем весьма нелестно отозвалась о величайшей нелепости (это было ее слово) лишать женщин доступа к образованию; ведь одарены они ничуть не менее мужчин и многие из них достигли выдающихся успехов, в доказательство чего она привела мадам Дасье [201] и многих других.
И Бут, и Амелия с виду весьма сочувственно выслушали все ее рассуждения, однако позволительно все же усомниться, было ли их согласие продиктовано действительным сходством во мнениях, а не привычной деликатностью.
201
мадам Дасье Анна (урожд. Лефевр, 16547-1720) – ученый филолог, знаток, издатель и переводчик древнегреческой и Древней римской литературы, (Анакреонта, 1683; Плавта, 1683; Аристофана, 1684; Теренция, 1688; а также особенно высоко оцененные прозаические переводы поэм Гомера «Илиада» (1699) и «Одиссея» (1708); приобрела благодаря этому европейскую известность; Филдинг чрезвычайно высоко о ней отзывался во многих своих произведениях, а в «Путешествии в загробный мир и прочее» (I, 8) поместил ее в Элизиуме, где старик Гомер посадил ее к себе на колени. См.: Филдинг Г. Избранные сочинения / Пер. В. Харитонова. М., 1989. С. 52.
Глава 8, повествующая о необъяснимом поведении миссис Эллисон
Миссис Эллисон появилась под конец приведенного выше разговора. Поначалу она держалась необычайно чопорно, но как только Амелия сказала ей, что готова принять полученное ею любезное приглашение, строгая мина на ее лице стала постепенно смягчаться и вскоре она настроилась на тот же насмешливый лад, который избрал на сей раз и Бут, желая сгладить свою вчерашнюю выходку.
Беседа оживилась, и Бут сообщил миссис Эллисон о состоявшемся до ее прихода обмене мнениями, причем с чрезвычайной похвалой отозвался о взглядах миссис Беннет на брак. В ответ миссии Эллисон, оказавшаяся рьяной сторонницей противоположной точки зрения, усердно принялась потешаться над бедняжкой, объявив, что ее слова вернее всего свидетельствуют о намерении в самое ближайшее время вновь выйти замуж.
– Что касается женщин замужних, – воскликнула она, – то они, я полагаю, бывают иногда искренни в подобных заверениях, хотя чаще желают только польстить своим мужьям, но уж когда против вторых браков громко вопиют вдовы, то я готова побиться об заклад: если день свадьбы еще и не назначен, то уж будущий муж наверняка выбран.
На эти насмешки миссис Беннет почти никак не отозвалась. И то сказать, с момента появления в комнате миссис Эллисон она едва ли проронила несколько слов, и при упоминании о маскараде лицо ее помрачнело. Амелия приписывала это тому, что миссис Беннет не была приглашена вместе с нею (подобные удары нередко бывают чувствительны для человеческого самолюбия), и шепотом спросила миссис Эллисон, нельзя ли достать третий билет, но натолкнулась на решительный отказ.
Миссис Беннет пробыла у Бутов еще более часа, однако сохраняла полное молчание, и вид у нее был самый несчастный. Амелия испытывала крайнюю неловкость, придя к заключению, что угадала истинную причину неудовольствия гостьи. Она еще более утвердилась в этом своем мнении, наблюдая за миссис Беннет: та время от времени бросала на миссис Эллисон явно недружелюбные взгляды, и всякий раз, когда речь заходила о маскараде, на ее лице выражалось особенное беспокойство. Маскарад же, как на грех, служил главным предметом их беседы, потому что миссис Эллисон принялась самым подробнейшим образом описывать красоты зала и изысканность развлечения.
Как только миссис Беннет откланялась, Амелия вновь не смогла удержаться и стала просить миссис Эллисон достать еще один билет, выразив уверенность, что миссис Беннет весьма непрочь туда пойти, однако миссис Эллисон и на этот раз наотрез отказалась попросить об этом милорда.
– Знаете, сударыня, – заявила она, – если бы даже я и согласилась появиться там в обществе миссис Беннет, чего, должна вам признаться, отнюдь не намерена делать, поскольку она человек, совершенно никому неизвестный, то я очень сильно сомневаюсь, захотела ли бы она сама туда пойти, – ведь она довольно странная особа. Единственное ее удовольствие – это книги, а что касается всяких публичных развлечений, так мне нередко доводилось слышать, как она всячески их порицала.