Америка off…
Шрифт:
Больше ничего не пиликало, и оставалось только сбросить остаток бомб на заводской поселок и железнодорожную станцию…
— Молодец! — раздалось в наушниках, и динамичная картинка превратилась в статичную. — Душевно отстрелялся, Гриня!
Тимофей Николаевич приоткрыл дверь тренажера и заглянул в кабину.
— Ну, ты… — повертел полковник Степанцов носом. — Будто вагон цемента разгрузил. Разве можно так напрягаться…
Рубаху Григория действительно можно было выжимать.
— Да ведь жарко тут, товарищ полковник. И управление у этой птички тяжеловато, не то что у наших «мигов»…
Кондиционер работал из рук вон плохо,
— Ну, ты еще «сушку» закажи! — развел руками полковник. — Что дают, на том и работаем. Будут «миги» — на них будем летать, не будет — будем осваивать эти «хорнеты»… Ты посмотри, какую работу за какой-то месяц провернули, а ты — «миги», «миги»… Кстати, увлекаться индивидуализмом не стоит — вы команда. Жерома вон все-таки зацепили…
— Зацепили? А у меня ничего не отразилось — целехонек.
— Не бери в голову, это работа компьютерщиков. Ладно, вылезай из этой душегубки, Каравайчук уже заждался.
Григорий выкарабкался из тесной кабины тренажера, и духота ангара показалась ему лесной прохладой после парной, где он провел сорок пять минут. На его место по дюралевой лесенке тут же забрался капитан Каравайчук, по-простому Каравай, молодой, но довольно опытный пилот, успевший на своем недлинном веку повоевать в Нагорном Карабахе и еще где-то, о чем совсем не любил распространяться. Майор успел обменяться с ним мимолетным рукопожатием и от души посочувствовал парню, которому придется отрабатывать атаку в поистине тропической атмосфере. Про себя он поклялся перед следующей тренировкой поменьше пить и применить какой-нибудь зверский дезодорант. Хотя от аромата иного дезодоранта в такой каморке сомлеешь еще быстрее…
Насвистывая, он направился к выходу, расстегнувшись чуть ли не до пупа. Слава богу, нравы на базе царили более чем свободные и застегиваться наглухо никто не требовал. Например, начальник центра подготовки полковник Степанцов, за свою строевую жизнь износивший немало самых разнообразных хабэ, пэша [65] и т.п., не признавал ничего, кроме пестрых рубах-распашонок и шорт, благо температура в это время года мало способствовала ношению более строгой одежды. Служивые из местных, в основном аэродромная обслуга, в своих глухих черных мундирах, застегнутых на все пуговицы, не вызывали у северян ничего, кроме сострадания.
65
Хабэ (военный жаргон) — хлопчатобумажное (летнее) обмундирование, пэша — полушерстяное (зимнее).
А вообще жизнь здесь была просто райская: службой особенно не донимали, справедливо полагая, что «ученого учить — только портить», а все боевые самолеты в мире различаются между собой не слишком разительно; кормили на убой; номера, вернее, бунгало на двоих-троих, были поистине царские. Природа же… Нет, суша особыми прелестями не баловала — морщинистые барханы до горизонта да хиленькая бесцветная растительность везде, где ее искусственно не поливают, но море… Безлюдные пески обрывались в удивительно синее море, коралловые рифы которого кишели разнообразными рыбками и прочими чудесами, которые можно было увидеть воочию, а не за стеклом телевизионного экрана, отойдя всего десяток метров от уреза воды — хочешь с удочкой, хочешь без. К тому же солнце палило
«Сейчас приму душ, перекушу трохи и — на риф! — мечтал Григорий, уже предвкушая, как забросит удочку поближе к примеченному им позавчера гроту в кораллах. — Фиг у меня сегодня тот толстяк сорвется!..»
«Толстяком» он прозвал здоровенную сине-желто-зеленую рыбину таких кислотных оттенков, что напоминала китайскую пластизолевую игрушку вроде тех, которые они с Надюхой покупали маленькому Даньке…
Воспоминание о жене и сыне, оставшихся где-то за тысячи верст отсюда, где уже, наверное, зарядили дожди, а за ними придут всегдашние хвори и простуды, несколько пригасило радужное настроение пилота. Но ведь в конце концов и запродал он на год свою душу вертким перекупщикам именно для того, чтобы вырваться из тисков нищеты, не отпускавших военного летчика уже больше пятнадцати лет, с того самого дня, как слетел с флагштока части красный флаг Родины и был поднят другой — пестрый, как матрас…
Наверное, нужно было тогда плюнуть на все, хватать в охапку жену с сынишкой и уезжать прочь из страны, так и не ставшей за эти годы родной. Многие товарищи так и сделали, уехали в Россию, где пусть немногим лучше живется защитникам, но, по крайней мере, не заставляют коверкать на новый лад родной язык, не обзывают за глаза обидным прозвищем и не малюют на тактических картах города с родными названиями синим вражеским цветом… Но ведь здесь немало летчиков и оттуда? Неужели права пословица про то, что «рыба ищет, где глубже, а человек…».
Настроение совсем упало, и уже не казалась привлекательной экзотическая рыбалка с таким клевом, будто там, внизу, кто-то, совсем как в старой комедии «Бриллиантовая рука», все нацепляет и нацепляет на крючок новых и новых ярких рыбешек…
«Пойду лучше в бар, — решил Григорий, — и врежу „по-русски“… Пусть потом Николаич стружку снимает!»
— Гришка! — раздался откуда-то сзади возбужденный голос нового корешка и соседа по бунгало Эдика Рогулина. — Там самолеты прибыли! Конец тренажерам! Побежали смотреть!..
Хандру сдуло, как не было. Нет, не может все-таки до конца повзрослеть человек, однажды в жизни избравший профессию летчика, не может…
Глава 21
— Ну не мог я, не мог одновременно находиться в двух местах! — блажил фальцетом Йода, которого никто, собственно, и не вызывал; старик метался от одного отвернувшегося в сторону путешественника к другому. — Да вы благодарить меня должны!..
— Пош-ш-шел ты!.. — не выдержал, наконец, Сергей, метким щелчком посылая сквозь рефлекторно дернувшегося «призрака» абрикосовую косточку. — Щас! Поклонимся мы тебе, ножки поцелуем…
Старик, конечно, спас всех — и разговора быть не могло, но мог ведь предупредить как-то, намекнуть хотя бы…
— Ты!.. Ах ты!.. — Джедай то становился прозрачнее, то наливался материальностью от праведного возмущения, то шел какими-то радужными разводами, как изображение в неисправном телевизоре. — Сопляк!.. — Он пометался еще немного, плюнул с досады и стремительно всосался в удельсаант Салли, бросив напоследок: — Дождетесь вы теперь от меня помощи!..
После исчезновения атланта над полянкой повисла гнетущая тишина.