Американочки
Шрифт:
Вместе с Кэти и Джессикой я уныло поклевал фруктово-овощной салат. Обе с двух сторон ухаживали за мной, как сестры милосердия. В отличие от Джонатана, которого одновременно пыталась накормить служанка, они были прекрасно воспитаны, хотя по-светски раскованны.
Вернулась Сильвия в ярко-зеленом, обтягивающем платье, довольно коротком для матери троих детей, хотя очень идущем ей. Только теперь я заметил, что у нее зеленые глаза. На руках ее позванивали ажурные серебряные браслеты – несколько ожерелий старинного серебра украшали шею. От нее пахло духами «Фаренгейт», – Бесси на каждую ночь кропила подмышки чем-нибудь новеньким, и в запахах я поднаторел. Лицо Сильвии осталось без макияжа и было очевидно, что она нарядилась не для меня,
Нас поджидал то же великолепный семейный бьюик мышиного цвета.
Она посадила Джонатана сзади в специальное детское сиденьице, пристегнула ремнем, села рядом со мной, включила зажигание, положила свою смуглую в кольцах руку на набалдашник рычага переключения скоростей и мы тронулись с места.
– Ну так вот, – сказала она ровным тоном, словно продолжая прерванный разговор. – На региональном телевидении я веду новости культуры. И мне подумалось, почему бы нам с вами, Питер, не сделать беседу. Вы сказали, что уже полтора месяца в Калифорнии. Наверняка, уже отложились какие-то впечатления, какие-то мысли. Можете поделиться с нашими зрителями? Мы, американцы, любим про себя слушать...
Господи, кто-то будет меня снимать, слушать! На мгновение я чуть не зауважал себя. Да, впечатлений, дорогие телезрители, масса, хотя особого, так сказать, деликатного свойства... И как джентльмен, я бы предпочел хранить благородное молчание. Да, канечна, американски леди – эта есть атлична, лучши на свьете дженщин есть.
– Денег не обещаю... – продолжала Сильвия. – У нас общественный канал, рекламы ноль. Но так, – в раздумии подняла она плечо, – почему бы и нет? По-моему, может получиться забавно. For the hell of it.
Да, вот именно – от нечего делать. Вы ребята, зажрались. Зачем вам бедный озабоченный русский, бегущий как таракашка вдоль глухого плинтуса в поисках теплой сытой щелки. Мой чуткий нерв не улавливал в Сильвии ни грана личного расположения ко мне. Даже собственная благотворительность не грела ей сердце.
Джонатан захныкал, и Сильвия, свернув к обочине и притормозив, обернулась к нему.
– Опять соску выронил. Просто проблема с этой соской. Уже такой большой мальчик...
Она вполоборота потянулась к нему между креслами, край платья пополз вверх и вдруг обнажил полоску голого упругого бедра, красиво охваченного чулком на ажурной резинке пояса. Я чуть не зажмурился от неожиданности – так не вязалась эта вскрикнувшая интимность с ее суховато-строгой неженской манерой общения.
Она догадалась, что я все видел, однако села как ни в чем не бывало, спокойно оправила платье на бедрах, будто я был ее дуэньей, и мы покатили дальше.
Патриция удивилась, что я так рано вернулся.
– Хоть покормили? – понизила она голос, глядя вслед «бьюику».
– Так, салатик...
К стыду своему, я не смог скрыть легкого разочарования.
Как и она.
По здравом размышлении я решил отказаться от интервью, или «беседы», как назвала это Сильвия. Ведь я рано или поздно собирался попросить политического убежища, если не осуществлю свои матримониальные планы, и тогда мои взвешенные лояльные ответы сработают против меня же. Обвинят в корысти и лжи. У них с этим четко. Виза же у меня по частному приглашению, неделовая, всего на три месяца – далее зиял провал.
Похоже, Сильвию мало огорчила моя позиция. Хозяин – барин. Она-то думала, что это мне поможет. Интересно, в чем? И тогда становилось интересно, что же ей с Джейком напела Патриция. И все-таки мне показалось, что я слегка уязвил Сильвию. Бедный, но гордый. Мы не рабы. Рабы не мы.
Я занимался с Кэти два раза в неделю по два часа. Час в помещении, час на корте. Она была разумненькая девочка и все схватывала с лету. По моей самопальной методике на корте дозволялось объясняться только по-русски. Поэтому «черт», которым я заменил все прочие непечатные
При нас всегда была Сильвия – сидела поодаль в комнате, что-то вышивая бисером, или под зонтиком у бассейна, нога на ногу, глядя в нашу сторону рассеянным взглядом и думая о чем-то своем. В теннис она не играла по нездоровью – однажды обмолвилась, что едва не умерла, рожая Джонатана; сыну тоже досталось и он наблюдался лучшими специалистами Лос-Анджелоса. Отдельно со мной она почти не разговаривала. Следила за собой, меняя платья и украшения. Часто в ее руке я видел бутылочку джин-тоника – маленький лекарственный глоток через час. Жизнь ее, несмотря на общественный телевизионный канал, мне показалась довольно однообразной.
Отвезя меня домой, она отправлялась с сыном дальше, куда-то в Санта-Монику, к педиатру. Вызов на дом стоил почти вдвое дороже. Значит, и у старины Джейка считали деньги.
Сам он вообще при мне больше не появлялся, великодушно подарив неотыгранный сет.
Сильвия была странным существом, живущим как бы не здесь. Раньше, когда я только начинал свою жалкую журналистскую карьеру, я бы написал, что у нее не все дома, но теперь, к своим тридцати восьми годам, я уже понимал, что всех дома, пожалуй, нет ни у кого, включая и меня самого. Мне нравилось, когда она была рядом, хотя она не одаряла ни душевным комфортом, как Кристина, ни весельем, как Бесси. Она только усиливала фон мои собственных тревог, как если бы, в придачу к ежедневной проблеме выживания, приходилось, скажем, мучительно вспоминать, не остался ли дома невыключенным утюг.
– Вы не были в Санта-Монике? – спросила она в тот раз.
– Еще нет... – сказал я, пытаясь обозначить свободу выбора.
– Еще... – усмехнулась она, вложив в это слово какой-то свой смысл. – Если хотите, можно поехать с нами... И, как всегда, посмотрела мимо, словно находясь от меня за тысячу световых лет.
Я поехал.
После врача, когда я минут сорок просидел в пустой приемной, сонно перелистывая газеты и журналы, мы поехали в ресторан, потому что Джонатану сначала захотелось пить, а потом есть. Сильвия предложила мне присоединиться к нему, но я, хотя последнее время часто был голоден, отказался. В зале недорогого ресторанчика никого, кроме нас, не было, и для хозяина-мексиканца, промышлявшего у стойки, и его помощницы, мы вполне могли сойти за супружескую пару. Схрустев чипсы и лишь раз ковырнув рыбу, наверняка отличную, Джонатан сказал, что раздумал есть, и мы, допив сок, вернулись в машину. Небо померкло и лишь на западе быстро сворачивал свои шмотки короткий зимний закат.
– Вы всегда такой молчун, Петер? – заводя мотор, с некоторым упреком сказала Сильвия, словно была разочарована нашей совместной поездкой.
– Наверное, стесняюсь своего английского, – сказал я.
– У вас нормальный английский, – сказала она. – Может, это я на вас так действую? Скажите прямо, – при этом она обернулась и впервые внимательно посмотрела на меня, дабы проверить прямизну моего ответа.
Чего ей нужно, съежился я, не готовый к такой вспышке интереса по адресу своей персоны. Не приняла ли она в туалете, куда выходила, парочку лишних глотков джин-тоника?