Американочки
Шрифт:
– Вы верите в судьбу, Петер? – продолжала Сильвия, забыв про предыдущий вопрос.
– Верю, – сказал я.
– Вам кажется, что мы случайно встретились?
«Мы? Встретились?»
– Мне кажется, что ничего случайного в жизни нет, – выскреб я из себя эту очевидную банальность, но Сильвия услышала ее опять же по-своему.
Несколько минут мы молча ехали вдоль океана. Сильвия включила дальний свет, и на поворотах он выхватывал из сгустившейся справа тьмы белые гребни волн. Где-то под нами почти неслышно урчал могучий мотор, в кабине тихо шипел обогреватель. Джонатан спал
– Фу, жарко, – сказала Сильвия, притормозив и свернув с дороги на смотровую площадку. – Пойдемте подышим свежим воздухом.
В темноте шумел прибой, но ветра почти не было. Мы спустились по ступенькам на песчаный пляж, смутно подсвеченный дорожными фонарями.
– Мне надо немного побыть одной, а потом поедем дальше, хорошо?– сказала она, коротко глянув на меня, словно испрашивая разрешение, и ушла вперед. Я видел, как она стоит лицом к океану, слегка расставив стройные ноги и закинув руки за затылок. Она словно забыла обо мне. Так прошло минут пять. Затем я подошел и неуверенно встал сзади. Она слышала мои шаги по песку, но не обернулась. Я решил, что она медитирует, и хотел уйти. Но почему-то не смог. Я стоял в метре за ее спиной и чувствовал, что она чего-то ждет от меня. Я сделал еще шаг – протянул руки и взял ее за груди с двух сторон. Они были напряжены и налиты жаждой. Сильвия резко повернулась ко мне, сбросив этим разворотом мои руки, и ее лицо в слабом свете было устрашающе прекрасным.
– Ты... – словно задыхаясь, сказала она, – ты... – и вдруг с коротким сильным выдохом, каковому учат при ударе ракеткой по мячу, резко толкнула меня двумя руками в грудь.
Я упал на песок и был настолько ошарашен, что не спешил подняться. Она медленно подошла и встала у меня в ногах:
– You, you want me? (Ты хочешь меня? (англ.)
Я подумал, она хочет меня ударить, но она с презрительной миной, сделала шаг вперед и царственно встала надо мной, пленив мои бока острыми косточками щиколоток. Затем поставила мне на живот правую ногу, уже без туфельки, и осторожно провела ею вниз. Я протянул ей руки, но тут же услышал резкое, гневное: «Do not touch me!» (Не прикасайся ко мне! (англ.)
Мне показалось, что все это где-то я уже видел. Она снова провела гибкой шелковой ступней по ширинке брюк, нащупывая большим пальцем застежку молнии и короткими подергиваниями спустила ее. Ступня была теплой и чуткой.
– Ремень, – услышал я и, став вдруг страшно понятливым, расстегнулся.
– Трусы...
Я приспустил трусы.
Она задумчиво посмотрела на представшее перед ней зрелище, впрочем, малоосвещенное.
– Чистый? – спросила она.
– Конечно, – сказал я.
– Ничем не болен?
Я молча повел головой из стороны в сторону, слыша хруст песка под волосами.
Тогда она удовлетворенно кивнула и медленно, не сводя с меня мерцающих в темноте глаз, стала приседать. Под платьем она была голой, только чулки и пояс.
В миг соприкосновения она вздрогнула и, сделав лоном неуловимое корректирующее движение, опустилась на меня. Как в космической невесомости стыковка двух кораблей. Но это был отнюдь не ледяной космос, потому что я стал плавиться,
– Руки! – снова грозно сказала она, когда я хотел взять ее за бедра.
Скрестив пальцы под затылком, локти в стороны, она сама, словно лишь для себя одной тихо поднималась и опускалась, однако чутко слышала меня, разворачивая бедра влево и вправо, чтобы удлинить миг сладкого скольжения. Поворот вправо, видимо, задевал в ней какой-то заповедный уголок – потому что ее плотно охватившие меня колени отвечали на него дробным вздрогом. Это было как микеланджеловское сотворение человека в Сикстинской капелле, как летучая встреча двух в общем-то несоприкасающихся миров, верхнего и нижнего, чтобы один из них возгорелся, а другой лишь глянул на свое отражение.
Голова ее была запрокинута, как впрочем и моя, потому что я видел черную линию обрыва перед дорогой, рваную сеть кустов, каждый раз выступающих из тьмы под светом машин, и крышу нашего бьюика.
Когда я был уже готов полыхнуть в ее сокровенные недра, Сильвия вдруг резко привстала на коленях, бросив меня, но тут же, спокойно взяв рукой, двумя-тремя уверенными нажимами исторгла мое освобождение.
Она молча поднялась на ноги, надела туфли и пошла к машине, потирая друг о друга кончики пальцев. Вид у нее задумчивый и отстраненный. Она словно забыла о моем существовании.
Открывая дверцу и садясь рядом, я почувствовал, что я здесь лишний. Я посмотрел на Джонатана – он так и спал с открытым ртом. Я поднял глаза и встретился со взглядом Сильвии – в нем было все что угодно, только не то, что обычно бывает в такие минуты в глазах женщины. Она почти не пыталась скрыть брезгливого раздражения.
Ничего, перебьешься, злобно подумал я, тут же перечеркнув все, что пару секунд назад сам же восхищенно нагородил в душе.
– Подожди, – сказала Сильвия. – Иди взгляни, что там с задним колесом. Похоже, давление упало.
Я кивнул, послушно спрыгнул и пошел назад, не очень понимая, как я проверю давление.
– Телефон через четыреста метров, – услышал я вслед.
При чем тут телефон, подумал я, но тут дверца впереди захлопнулась, взвыл мотор, и колеса, прокрутившись на месте, в мгновение ока унесли машину, оставив меня в облаке хрустнувшей на зубах пыли.
– Сука! – вслух сказал я.
И пока шел эти четыреста метров, повторял:
– Сука!
Наконец из-за деревьев показалась продуктовая лавочка с телефонной будкой, но у меня не было ни цента в кармане. Оставался только звонок за счет абонента – так называемый collect call. Последний шанс для бесприютных алкоголиков и проштрафившихся любовников.
Что мне сказать Трише? Приезжай за мной в Санта-Монику? И что я там делаю?
Кием груши околачиваю!
Заберите меня отсюда, господа, не доводите до членовредительства.
Патриция приехала только через полтора часа.
Я считал, что с Сильвией покончено, как если бы перехватил у нее инициативу развязки, но в день наших с Кэти занятий в трубке раздался знакомый рассеянно-спокойный голос. Как ни в чем не бывало, она сказала, что сегодня заедет за мной пораньше, так как ей по пути.