Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1
Шрифт:
Глава VI
Ничто так не способствовало обману человечества в религиозных вопросах, как ошибочные представления о сверхъестественном внушении или откровении; при этом не принималось во внимание, что источник всякой истинной религии — разум и что ее нельзя понять иначе, как применяя и совершенствуя его. Поэтому люди склонны забивать себе голову такого рода несуразностями. В последующих рассуждениях об этом предмете мы приведем доводы против сверхъестественного откровения вообще, включающего в себя учение о внушении или непосредственном озарений ума. Прежде всего будем исходить из предпосылки, что откровение есть сумма разумных идей, логически увязанных между собой и понятых теми, кому оно было предназначено, иначе оно не могло бы существовать в их умах, как таковое. Допущение неразумного и непонятного откровения, или откровения, неспособного передать основанные на разуме сведения тому, кому они, как предполагают, и были даны, было бы противоречием, ибо такое откровение содержало бы лишь нечто невразумительное, и в таком случае было бы все равно, дано ли оно в откровении или нет. Поэтому откровенно — с первого же предполагаемого внушения и до любого периода времени — должно быть суммой разумных идей, вразумительно сообщенных тем, кто предполагается сопричастным ему или воспринимающим его. Но такое откровение было бы только копией закона природы, основанного на разуме, и столь же мало сверхъестественным, как разум человека. Сверхъестественное можно определить просто как «находящееся за пределами и выше естественных способностей», а оно никогда не было и не могло быть понято человечеством, не исключая и первых проповедников откровения. Ведь мы в состоянии постичь, узреть или понять лишь такие откровение, учение, правило или наставления, которые соответствуют способностям нашей природы, а те, которые им не соответствуют, остаются непонятными и неизвестными нам и, следовательно, но могут составлять для нас часть откровения.
Создатель человеческой природы наделил ее определенными чувствами и умственными способностями, так что восприятие, размышление или понимание могут происходить или возникать в сложной природе человека только в установленном творцом порядке. Поэтому было бы противоречием в природе, а следовательно, и невозможным для бога внушить, вселить в человеческую природу или сообщить ей восприятие, размышление или понимание какой бы то ни было вещи, находящейся за пределами или выше природных свойств и умственных способностей этой природы, им же самим порожденной и установленной. Ибо это было бы то же самое, что внушить, вселить или дать в откровении восприятие и понимание того или размышление о том, чего нет, поскольку вне, за пределами и выше естественных способностей не может быть никакой основы для действия, никакого начала, способного воспринять вдохновение или внушение откровения, которое, таким образом, может быть с равным успехом внушено или дано в откровении несуществующей сущности, как и человеку. Ибо сущность человека есть то, что мы называем его природой, вне или выше которой он так же лишен способности ощущать, воспринимать, размышлять и понимать, как и несуществующая сущность. Поэтому откровение, приспособленное к природе и свойствам человека и отвечающее его способностям восприятия и понимания, есть единственное откровение, какое он в состоянии воспринять от бога или человека. Сверхъестественное откровение столь же возможно по отношению к зверям, птицам и рыбам, как и по отношению к нам, ибо ни на нас, ни на стих нельзя воздействовать сверхъестественным путем, так как все возможные усилия и действия природы, относящиеся к миру природы или же к миру морали, совершенно естественны. Бог также не отклоняется от естественного пути в делах внушения, откровения или наставлений миру морали, как и в своем управлении миром природы. Человек — разновидность созданий, принадлежащая и тому и другому миру, поэтому, если бог передал нам что-то через откровение, он должен, конечно, приспособить свое откровение к нашим телам, так же как к нашим душам и к нашим чувствам, так же как к нашему разуму. Но приспособленное таким образом откровение было бы не сверхъестественным, а естественным. Так в действительности и обстоит со всеми нашими ощущениями, размышлением и разумением. Мы можем предположить, что в будущие времена бог присовокупит к нашим чувствам шестое чувство, непостижимо отличающееся от наших нынешних пяти чувств и столь же таинственное для нас в настоящее время, как понятие о цвете для слепорожденного, — чувство, при помощи которого (когда оно будет присовокуплено к другим чувствам) мы сумеем воспринимать и постигать вещи, таинственные и сверхъестественные для нас в настоящее время. Без упомянутого шестого чувства они вовек останутся такими, но, коль скоро это чувство будет добавлено к чувствилищу, оно станет столь же естественным, как все прочие. Приобретенное же при его помощи дополнительное знание будет таким же естественным, как и знание, полученное посредством остальных пяти чувств. Таким образом, добавление к природе, будь оно возможным и осуществимым, отнюдь не способствовало бы доказательству возможности сверхъестественного откровения; ничего не изменится также, если мы допустим, что к человеческой душе бог добавит умственную способность, при помощи которой, обладая всего пятью чувствами, душа могла бы образовать простые идеи и объять своими рассуждениями гораздо более широкую область, чем она сумела бы это сделать до добавления такой умственной способности или без нее. Широта таких предполагаемых рассуждении была бы столь же естественной, как и то, что могло быть приобретено прежними умственными способностями или посредством упомянутого шестого чувства. В самом деле, если предположить, что чувство или разум или то и другое могут быть в такой степени расширены благодаря некоему добавлению, или что ум будет в такой степени усовершенствован и расширен при помощи всех возможных методов, то все же рост знания не был бы сверхъестественным ни от предполагаемого добавления к природе, ни в результате совершенствования наших нынешних сложных естественных способностей, ощущения или разума или того и другого. Если бы люди, от рождения лишенные зрения или слуха или того и другого вместе, обрели способность воспринимать цвет или звук, оставаясь и после этого слепыми и глухими, это было бы сверхъестественным открытием; ибо в таком случае не могло бы быть чувства или способности, которыми ум слепых или глухих от рождения мог бы пользоваться для при обретения предполагаемого знания о цвете или звуке. Поэтому если такого рода открытия сделаны, то мы должны признать, что они находятся «за пределами или выше естественных способностей», а это и значит быть сверхъестественным. Точно так же, если бы мы расширили свое знание за пределы обоих умственных способностей, или, что то же самое, стали бы понимать больше, чем мы понимаем или в состоянии понимать, то это было бы сверхъестественным. И когда в мире произойдут подобные факты, у нас будет достаточно времени, чтобы уверовать в сверхъестественное откровение. Бесконечность мудрости божественного творения, провидения и морального правления вовек останется сверхъестественной для всех конечных способностей, и именно по этой причине нам в любом состоянии бытия и совершенствования никогда не прийти к пониманию ее. Ведь бесконечного не достичь продвижением, так что вечное накопление знания не могло бы быть сверхъестественным, а, наоборот, отвечало бы границам и способностям нашей природы, иначе такое накопление было бы невозможно для нас. Точно так же бесконечность знаний бога не сверхъестественна для него, ибо бесконечно и его совершенство. Но если бы нам было возможно вырваться за пределы наших способностей и понять какую-нибудь сверхъестественную вещь, находящуюся за пределами и выше способностей нашей природы, то мы были бы в состоянии понять вое и, таким образом вырвавшись за границы конечной природы и отведенного нам во Вселенной бытия, познать бесконечность. Отсюда мы заключаем, что любой вид и любая степень восприятия, размышления и понимания, какую мы в силах достичь на любой стадии совершенствования, не более сверхъестественна, нежели природа человека, порождающая восприятие и понимание. Да и всемогущий бог никогда не открылся бы и не мот бы открыться людям никаким другим способом, кроме совершенно естественного.
Всякое внушение, откровение, наставление или разумение непременно следует назвать либо естественным, либо сверхъестественным, ибо третьего не дано. Таким образом, если мы заменим слово «сверхъестественное» словами «непосредственное», «необычайное», «мгновенное» или каким-нибудь другим выражением, то все же надо постараться вложить в них тот же смысл или идею, какие мы вкладываем в слово «сверхъестественное» применительно к откровению, т.е. к тому, что находится «за пределами и выше естественных способностей». Таким образом, определяя откровение каким-нибудь термином, мы должны быть уверены, что имеем в виду нечто сверхъестественное, иначе мы должны определить откровение всего лишь как естественное, что, по мнению некоторых, испортило бы его и лишило всей прелести. Суть в том, что большинство верующих находит радость в откровении, которое они по своему неразумию воображают сверхъестественным, хотя ни они и никто другой не знают, что оно собой представляет. Столь же неуместно, как слово «сверхъестественное» применительно к откровению, и слово «таинственное». Дать в откровении — значит сделать известным, и поэтому нелепо утверждать, что таинственное может составлять часть откровения, ибо это все равно что дать и не дать в откровении в одно и то же время. Ведь то, что было дано в откровении, перестало бы быть таинственным или сверхъестественным, а наряду с другими составными частями знания, которым мы обладаем, стало бы естественным. Если бы откровение подобно другим писаниям было приноровлено к нашим способностям, оно, как и они, могло бы быть поучительным для нас, но таинственное или сверхъестественное откровение не было бы таким. Ибо непонятные для нас учение, заповедь или предписание, выражения, положения и выводы которых превосходят наше понимание или «о которых мы имеем недостаточные представления» (а это и есть дефиниция таинственного), не могут быть изучены или исследованы нами. Точно так же и совершенствование не может привести к раскрытию этих таинственных вещей, о коих мы имеем совершенно недостаточные представления.
Для того знания, которое мы приобретаем благодаря совершенствованию, у нас имеются достаточные способности, иначе мы не могли бы его достичь. Но если мы допустим, что знания, приобретенного через таинственное откровение, можно достичь одним лишь совершенствованием, то и тогда такое откровение (хотя его неправильно так называть) не могло бы быть поучительным — что должно составлять цель и замысел предполагаемого откровения, — так как посредством такого совершенствования мы постигли бы это без откровения с таким же успехом, как и через него. В самом деле, если бы разум, независимо от всякой помощи таинственного (по предположению) откровения, должен был накапливать знания до тех пор, пока он его не постигнет, то оно сделалось бы совершенно непоучительным и бесполезным. Ведь предполагается, что оно было бы постигнуто или понято благодаря применению и совершенствованию разума без всякой помощи самой скрытой от нас тайны, которая не могла бы быть открыта, пока разум посредством естественного совершенствования не проник бы в нее и, исследовав таким образом содержащиеся в таинственном откровении знания, в то же время не устранил бы его неполноты. А так как действия разума естественным образом проходят ряд ступеней, то раз сравнявшись с таким откровением, он будет продолжать совершенствоваться и за его пределами; когда же разум превзойдет откровение, он уже ничему не сможет научиться у него, так же как он не мог этого сделать, соперничая с откровением...
Глава VII
Кометы, землетрясения, вулканы и северные сияния (ночью) наряду со многими другими необычайными феноменами, или явлениями, пугают слабые умы, которые считают их чудесами, невзирая на то что они, несомненно, имеют свои надлежащие или соответствующие естественные причины, в значительной мере уже обнаруженные. Блуждающий огонек — пугающее явление для некоторых, но менее страшное, чем воображаемый призрак. Главный же из всех ужасов, повергающий в трепет человеческую природу, — это дьявол; говорят, что у него весьма многочисленное семейство, имя которому легион и с помощью которого он вносит страшное смятение в наш мир. Рассказ о всех кознях и проделках, которые сие адское отродье будто бы сыграло с людским родом, составил бы том внушительных размеров. Предполагается, что под властью дьявола находятся все маги, чернокнижники, колдуны, ведьмы, чародеи, цыгане, пророчицы, домовые, привидения и т. п., и всеми ими правит старый Вельзевул. Люди не устрашатся губительного огня пушек и мортир, вступят в вооруженную схватку друг с другом и, не дрогнув, встретят ужасы войны, но они до безумия боятся дьявола и его злодейских пособников и посланцев, которые оказывают большое влияние да людей, порождая и укрепляя их суеверия.
Некоторые считают это предполагаемое общение между людьми и обитателями ада чудом или чем-то сверхъестественным, другие же смеются над всеми россказнями об их существовании, видя в них просто-напросто ложь и обман, на который попадаются легковерные люди, всегда падкие до всего необычного, волшебного или сверхъестественного, а также до всего непонятного. В то же время такие люди неумелы или неискусны в исследовании природы, истины или реальных предметов, что объясняется отчасти природной глупостью, а отчасти леностью и невниманием к природе и разуму.
В главе шестой было доказано, что всякое магическое общение или связь духов с человечеством противоречит природе и потому невозможно. В настоящей главе доказывается, что единственным чудом была бы отмена всемогущим богом установленного им вечного порядка в природе и введение новых и противоречивых законов, а такое не под силу простым творениям, не исключая и дьявольского рода. Отсюда мы заключаем, что бесы не могут творить чудеса. Небрежение к разуму и незнание природы вещей побуждают многих людей верить в чудеса. По-видимому, объясняя вещи столь необычным образом, они в своем невежестве рассчитывают снискать себе славу. В самом деле, если бы природа представляла собой только некий сверхъестественный водоворот или непостоянный и неправильно действующий механизм, то всякая ученость и наука были бы низведены до уровня фанатизма и суеверия слабых и легковерных людей, а умные и глупые были бы равны по своим знаниям. Ведь в этом случае в природе не было бы никакого правильного мерила, при помощи которого можно установить истину и реальность вещей. Некоторые считают чудом так называемую ловкость рук. Другие верят в астрологические гороскопы, счастливые и несчастливые дни и времена года и даже в родинках на коже видят предвестников счастья или несчастья.
«Шведских лапландцев, самых невежественных людей» в Европе, «называют чародеями; говорят, что своим колдовским искусством они творят настоящие чудеса: шлют морякам попутный ветер во все время их странствования, могут на любом расстоянии напускать и излечивать болезни и даровать успех начинаниям людей. И при всем том они остаются такими же нищими, жалкими горемыками, как и большинство обвиненных в колдовстве здесь», т. е. в Англии и Новой Англии, «я не в силах добыть для себя даже самое насущное. В самом деле, в наше время этим сказкам уже не верит никто, кроме самых легковерных и невежественных людей, хотя прежде им, по-видимому, верил, как зачарованный, весь мир». «24 марта 1735 г. парламент Великобритании отманил установление Иакова I, именовавшееся актом против чародейства, колдовства и сношений со злыми и нечистыми духами, и закон под названием „О колдовстве“, действовавший в Шотландии». Прошло каких-нибудь 46 лет с тех пор, как высшая законодательная власть Великобритании поняла естественную невозможность всякого магического общения между людьми и нечистыми и злыми духами. Вследствие этого она отменила свои законы против колдовства, ибо таковые, естественно, были лишними и ненужными, а само колдовство не заслуживало законодательных ограничений сто той причине, что такое преступление просто не могло существовать в природе, а значит, и не могло быть совершено человечеством, хотя до отмены этих законов их жертвами пало некоторое число людей. За общение, в которое будто бы вступали эти мнимые преступники, их предавали позорной казни, которая имела одобрение закона, иными словами, законодательных органов и судей. Многие ученые-правоведы доказывали постыдный характер такого рода преступлений и справедливость законов, стремившихся избавить землю от этого бича общества. Духовенство также одобряло это, поскольку сии страшные грешники обращались слишком вольно со своими бесами.
Отмена этих законов означала, кроме того, — если можно предположить, что мудрость и власть британского парламента простираются так далеко, — отмену того раздела закона Моисея, который провозглашает: «Ворожеи не оставляй в живых» [Исх., гл. 22, ст. 18]. Но это не все: мысль о невозможности общения или сношения со злыми духами исключает чудесное изгнание бесов, о котором повествуется в разных местах Нового завета.
Если же мы обратимся к летописям моей родины, то они явят нам пример суеверной веры в волшебство, вероятно не уступающий никаким другим примерам из истории; я имею в виду салемских ведьм в Новой Англии{9}. Многие жители обоего пола были признаны на суде колдунами и ведьмами и на этом основании казнены; некоторые из них так поддались этому заблуждению, что во время казни признавали себя виновными в колдовстве, в котором их обвиняли. Фанатизм не встречал отпора, пока в колдовстве не были обвинены некоторые знатные семьи, оказавшие судебным преследованиям такое сопротивление, что в конечном счете это положило конец дальнейшим казням салемцев.
Эти преступники пострадали из-за некоторых законов, впоследствии прозванных в насмешку «синими законами»{10} за множество суеверий, коими они изобиловали. Большинство этих законов было отменено. Но законы о колдовстве были достаточно удобны законодателям, чтобы сохранять их в силе по сей день.
Мне вспоминается рассказ о чудесах, будто бы совершенных во Франции католическими священниками; его святейшество направил к ним одного из своих служителей со следующим запретом: «Заповедью господа бога впредь воспрещается творить чудеса в сем месте», после чего чудотворство прекратилось.